— Мне можно… Увидеть ее?
— Нельзя, — строго ответила медсестра. Она уже пришла в себя, с трудом поборола желание спросить у артиста автограф (а жаль, когда еще представится такая возможность…)
— Только увидеть, — Слав умоляюще сложил на груди жилистые руки. Сильный, суровый на вид мужчина, в этот момент он походил на очень большого ребенка. — Увидеть, что она жива… И все…
— Не больше! — строго ответила медсестра, и ее щеки стали похожи на спелые помидоры. Может быть — мелькнула неуверенная мысль — все-таки попросить у него автограф? Разве он откажет? Какое глупая и неестественная ситуация — стоять рядом со знаменитым артистом, звездой эстрады, и мучиться оттого, что не знаешь, как он отнесется к столь естественной в любой другой ситуации просьбе… Его заботит сейчас судьба той девушки, которая, рассказывают, подставила себя под пули, адресованные Славу… Наверное, она очень любила песни этого сурового на вид человека. А может быть, и его самого…
Слав замер у пластиковой двери. Дверь, как и положено в больнице, была ярко-белая. Но Славу не нравилась эта вызывающая белизна. Он почему-то вспомнил, что погибших на плато Сьерры, чьи обезображенные до неузнаваемости тела удалось отбить у вытесненных с гор легионеров, перед отправкой на родину сложили на столе прозекторской, куда вела такая же ярко-белая дверь.
Слав с трудом сдержал желание рывком распахнуть больничную дверь и ворваться в палату. Сказать своей доброй фее кучу самых добрых и ласковых слов. Нежно поцеловать обреченно-печальные черные глаза…
Слав вопросительно глянул на медсестру.
— Заходить нельзя, — прошептала она. — Только из-за двери…
— Спасибо, — сказал Слав. Он был благодарен медсестре, понимая, что она и так взяла на себя слишком много. По правилам больничного распорядка она не имела права никого подпускать к палате тяжелораненой.
Слав положил ладонь на холодную дверную ручку. Он чувствовал, что настает самый главный миг в его жизни. Всей и без того богатой бурными событиями тридцатилетней жизни… Сейчас он приоткроет белую дверь, заглянет в пропахшую лекарствами палату и увидит девушку, совсем еще ребенка, которая несколько часов назад чуть не погибла, спасая его совсем не безгрешную жизнь…
Слав осторожно приоткрыл тяжелую дверь. Неуверенно заглянул в палату, готовый увидеть самое страшное… Как за той оставшейся в кровавом военном прошлом ярко-белой дверью, за которой остались погибшие в бою боевые товарищи…
Слав ожидал увидеть что угодно, однако его глазам предстало нечто совершенно непонятное.
Палата была пуста. На прикроватной тумбочке высились зеленые флаконы с лекарствами. У кровати враскоряку стояла матовая капельница, из резинового шланга капала на пол неприятная на запах бурая жидкость. Белая подушка лежала поверх смятого одеяла.