— Но если все так опасно, то зачем вы вообще ходите в Пустоши? — после недолгого размышления спросил Пир.
— Сложный вопрос… — поворошив палкой угли костра, ответил я. — Причин много. Кто-то бежит от проблем. Кто-то надеется быстро разбогатеть или приезжает, чтобы проверить себя и пощекотать нервы, да так и остается. А кто-то просто не представляет себе спокойной жизни в деревне или городе, как не чувствует призвания к церковной службе. И что им делать?
— Могли бы пойти служить в армию. На границах с соседями неспокойно, и легионы постоянно нуждаются в пополнении, — заметил Граммон.
— То-то дворяне так рвутся служить в тех легионах, да? — усмехнулся я, и Пир отвел взгляд.
Ну да, загнать дворянина в «мулы», может только император, да и то лишь за серьезную провинность перед короной. Сами они туда идут служить только от полного безденежья или чтобы избежать кровной мести. Вот конница — это другое дело. Особенно если речь идет о гвардии. Там дворяне готовы друг другу глотки рвать, лишь бы пробиться на службу. Правда, опять же не все, в основном безземельные и дети титулованных, которым не светит наследство. Или рыцарские ордены, например, Томарский или Дарагонский, в которых только дворян и принимают, за редким исключением вроде Ордена Георга, или, как его еще называют, Ордена Копьеносцев, но у него свои «заморочки», как выражается мой сосед. Служить в этом ордене может любой простолюдин, при условии, что у него закрыт контракт… с имперским легионом. То есть имеющий за спиной как минимум десять лет службы в «мулах». В общем, с чего начали, к тому и вернулись.
— А ведь не только среди белой кости есть люди, не горящие желанием жить по приказу. Кто-то из них идет в разбойники, чтобы вскоре украсить своим телом очередную виселицу, кто-то становится вольным охотником, а кто-то едет на окраины неосвоенных земель испытывать удачу. В общем, как-то так получается, — договорил я и, налив из котелка горячего взвара, с удовольствием отхлебнул ароматную, парящую на вечерней прохладе жидкость.
— А ты? — после долгой паузы спросил Граммон.
— Я вырос в Ленбурге, — пожал я плечами в ответ. — Родителей своих не помню, воспитывал меня дед, мастер алхимии и зельеварения. Но тяги к его делу у меня сроду не было, как не было желания становиться оружейником или торговцем. А кем еще я мог вырасти в городе ходоков, ценящих свободу больше жизни? Так и получилось, что в первый свой выход я сбежал, когда мне было пятнадцать. Точнее, думал, что сбежал.
— Это как? — не понял Пир.
— Да просто. Я же с малых лет мечтал стать ходоком, и дед это прекрасно понимал. Трудно было не понять, если начиная с моего двенадцатилетия месяца не проходило, чтобы городская стража не возвращала меня деду, поймав при попытке выйти из города. Чего я только не придумывал, все было бесполезно. Ловили и приводили домой. А я злился. Мои сверстники к тому времени уже вовсю со взрослыми командами в Пустоши ходили, а я все корпел над дедовыми учебниками, потел на тренировках и терпел насмешки приятелей. Про девчонок вообще молчу, они меня демонстративно не замечали. Ну как же… книжник, домашний мальчик, разносчик… Эх!