— Нервы ни к черту…
— Извини, это я виноват. Я… забыл тебе сказать…
— Что?
— Э-э… Не помню… Разреши, я помогу тебе прибраться.
Когда все было прибрано, Доминик опустился в кресло, как будто собирался остаться в нем навсегда. Катя обрадовалась. Неужели он действительно передумал? Неужели у них впереди еще одна ночь? Она села напротив.
— А ты когда-нибудь испытываешь страх? — спросила Катя.
— Конечно.
— А чего именно ты боишься?
Лицо Доминика помрачнело.
— Я боюсь ящериц, — соврал он.
— А разве ты не боишься попасть в тюрьму или погибнуть в перестрелке? — продолжала выспрашивать Катя.
— Мы все смертны.
— Конечно, но ведь никто не торопится на тот свет. Почему ты не выбрал другую профессию? Ты мог бы заняться розничной торговлей или стать врачом…
— Катя… — начал было он, но тут же замолчал.
Доминик понимал, к чему она клонит. Кате хотелось направить его на путь истинный. Но все ее попытки неуместны — ведь он и не сходил с пути.
— Хочешь, я узнаю, какие вакансии есть в нашем научно-исследовательском центре? — спросила она. — Ты где-нибудь учился?
Она задавала и задавала вопросы, пока наконец Доминик не понял, что больше не в силах скрывать от нее правду.
— Катя, я, наверное, давно должен был тебе сказать. Но я не мог — это не только моя тайна. В общем, я полицейский.
Катя оторопело молчала. Она не ослышалась?
Кажется, нет. Это она прочла в глазах Доминика.
— О Боже, как я счастлива! — прошептала она.
Доминик отлично знал, что ему следовало молчать, но уже не мог остановиться.
— Я тайный агент, работаю под прикрытием, — признался он.
— Расскажи мне…
Доминик грустно улыбнулся:
— Вот этого я не могу. Но кое-что…
И он рассказал ей о своем прошлом — об учебе в полицейской академии, где был лучшим на курсе, о наградах, которые сейчас не мог открыто носить. Он поведал ей то, о чем еще никому не рассказывал.
— Значит, ты подкапываешься под Винни? — выслушав его, спросила Катя.
— Не надо меня расспрашивать. Поверь, так будет лучше для нас обоих.
— Но я могла бы тебе помочь!
— Нет, полицейским запрещено привлекать к работе гражданских лиц, таковы инструкции, — солгал он.
Катя почувствовала, что теперь ее очередь открыть перед ним душу, и стала рассказывать ему о своей жизни, об отце, который не понимал ее, о матери, бросившей их ради бездарного музыканта… Они разговаривали до трех утра. Заметив, что у Кати слипаются глаза, Доминик спохватился.
— Ты устала, — сказал он, — я, пожалуй, поеду домой.
— Нет, останься, — попросила Катя. — Теперь, когда я знаю правду о тебе, у нас нет никаких причин расставаться.