Русских снайперов, недавно поселившихся в садах, никто из местных не видел, потому что мирным жителям не подобает задирать голову вверх и всматриваться в листву, выискивая, как на загадочной картинке, фигуру в защитном камуфляже: трупы тех, кто не смог преодолеть неуместное любопытство, по мусульманской традиции хоронили до заката.
Снайперы стали неотъемлемой частью садов, словно груши или айва, и мне, чтобы выжить, следовало помнить об этом.
Если во время Первой чеченской военные стреляли так, словно попали внутрь компьютерной игры, и бидончик, в который я набирала воду из колодца, становился похож на веселую водяную мельницу, то август 1996-го убивал всех подряд.
Во Вторую чеченскую в сознание людей проникло нечто мистическое, разрушительное. Мир смыслов переставал существовать. И каждый, кто находил любое, пусть даже наивное объяснение нашего существования в аду, становился чуть ли не новым мессией, пусть и с невидимыми поклонниками, глядящими в оптический прицел.
После Первой войны в школе приказали надеть хиджабы и вывесили в главном зале зеленый флаг с пушистым волком, а рядом – портрет Джохара Дудаева.
– Мама, я хочу надеть мини-юбку, – сказала тогда я. – Хочу быть красивой!
– Дура! – ответила на это мама. И посоветовала: – Надень огромный платок и длинный халат, может, не убьют.
Действительно, после того как я стала отзываться на имя Фатима, меня несколько раз даже сватали в зажиточные чеченские семьи, владеющие отарами овец и стадами коров.
Но потом, между войнами, мне исполнилось шестнадцать, такую перестарку не стыдно взять в жены разве что дряхлому старику и – только под номером два или три. Первой женой старались заполучить девочку тринадцати или четырнадцати лет, чтобы к двадцати годам она уже родила мужу нескольких сыновей!
Философия произрастает из жизненного опыта. Поняв, что замуж скорее всего мне выйти не удастся из-за «престарелого» возраста, я в свои шестнадцать занималась добычей еды. Больше добытчиков в моей семье не было. Поэтому я, будучи прагматиком, ухитрялась пробираться туда, куда другие боялись заглянуть: в самые заброшенные сады у железной дороги. Этакий Заратустра в юбке рядом с беспомощно моргающими «последними людьми»!
– И днем и ночью кот ученый, все ходит по цепи кругом! – орала я, перепрыгнув через забор.
В летнем саду, который постепенно превращался в подобие леса, росли кусты красной смородины. Изучив тропинку под ногами на предмет присутствия там устройств, предназначенных для моего развоплощения, осторожной походкой голодного зверька я медленно приблизилась к смородине и начала быстро собирать ягоды.