– Жизнь проходит мимо тебя! – продолжала Эльвира. – Ты умираешь! Ты знаешь, что бывает с созревшим яблоком? Оно падает на землю и засыхает. Ты без парня. Это не только для чеченской культуры, где в пятнадцать выдают замуж, это уже даже для русской культуры неприемлемо.
– Все равно не буду пить шампанское, – ответила я.
– Ослица! – сказала про меня тетушка Юлия.
Эльвира подошла поближе и всплеснула руками.
– Неужели ты еще девственница?! Вот так позор! В двадцать-то лет!
– Конечно, она девственница, – подтвердила ее догадку тетушка Юлия.
– Как же трудно тебе будет! – Эльвира неодобрительно покачала головой.
Как будто я без них не знала, что, оказавшись между традициями и верованиями разных культур, жить непросто!
Каждый человек находится в определенном сообществе и живет среди устоявшихся в семье ценностей. Мало кто владеет своей судьбой, строго подчиняясь законам и правилам. Даже те, кто имеет мнимую свободу, знают, что отношения между мужчинами и женщинами подлежат контролю со стороны старшего поколения.
– Что ты молчишь? – Эльвира ждала ответа.
Не дождавшись разъяснений с моей стороны, она внесла предложение:
– При первом знакомстве ты настойчиво говорила про свои дневники. Что издать их – дело всей твоей жизни. Вот что я подумала. Может быть, тебе переспать с каким-то издателем? Почему бы нет? Я бы переспала!
Внимательно разглядывая пятидесятилетнюю грузную женщину, я поняла, что в приоритете у нее всегда идеи о сексе.
– Каждый сам выбирает путь, – примирительно завершила я разговор, отправившись на кухню к тетушке Юлии.
День рождения прошел мирно. Бутылку шампанского выпила сама Эльвира, сетуя на мою невинность. Я ела фруктовый пирог и пила зеленый чай. Затем дальние родственники торжественно вручили мне духи и денежную купюру.
– На паспорт! – сказала тетушка Юлия.
Я поблагодарила.
Если прибавить эту сумму к тому, что я выручила за сережки, сдав их в ломбард, и купюрам, по-дружески подаренным мне Захаром и Николя, не хватало совсем немного: примерно сто долларов.
Эльвира и Юлия, знавшие о моем существовании только по редким письмам, верившие целое десятилетие, что я погибла под бомбами, приняли меня у себя, накормили, да еще сделали подарок. Их картина мира не должна тревожить мое сердце. Все, что я могла испытывать взамен, это – благодарность.
Откланявшись, я поспешила к матери: у Нины Павловны был банный день.
Купание происходило так: сгибаясь в три погибели, мы подкладывали клеенку под женщину, весившую сто двадцать килограммов и категорически не желавшую купаться в ванной.