Николя отправил мне на прощание воздушный поцелуй. Смеясь, я села в автобус, увозивший меня в комнатку, где мяукали кошки.
Переезжала я с Женей-водителем. Ребята прийти не смогли – уехали на стройку, где требовались сезонные рабочие. Женя, несмотря на то, что это не входило в его обязанности, помогал мне таскать тяжести и не попросил за это ни копейки.
В доме Нины Павловны он носил со мной мешки и коробки на чердак по узкой деревянной лестнице, извивающейся подобно лиане.
– Спасибо тебе! – без конца благодарила я его.
Если бы не этот русский парень, бескорыстно творящий добрые дела, моя жизнь окончательно бы превратилась в ад.
Хозяйка даже не подумала пожалеть нас после переезда, и в два часа ночи на чердак донеслись ее крики:
– Эй, вы! Сюда! Живо! Мне надо взбить перину.
Сонная, со свечой в руках, я спустилась по лестнице:
– Почему вы не спите? Сейчас глубокая ночь.
– Работай давай, – ответила Нина Павловна. – Подъем в пять утра. Могу разбудить один раз ночью, если спина затечет и понадобится перестелить постель. А кому не нравится, могут проваливать из моих владений.
Возразить было нечего. Я поняла, что мы обречены.
– Почему подъем так рано? Когда же нам спать?
– Отбой в полночь! – отчеканила бывшая надзирательница.
Вереницей потянулись дни рабства. Единственным просветом оказалось предложение Эльвиры справить мой день рождения перед ее возвращением в Москву.
Вырваться от Нины Павловны было практически невозможно, но мне удалось.
Мама осталась ухаживать за инвалидом.
Тетушка Юлия с дочкой накупили продуктов и накрыли стол.
– Тебе исполняется двадцать лет! Такое бывает только раз в жизни, – радостно щебетала Эльвира.
– Много раз думала, что я до него не доживу. Мне в каждом месяце можно справлять день рождения.
– Будем пить шампанское! Есть рыбу и птицу! – веселилась Эльвира.
Мне было неловко, но от шампанского я сразу отказалась:
– Лучше налейте мне воды, иначе я буду выливать спиртное под стол.
– Как ты можешь?! – расстроилась Эльвира. – Что заставляет тебя так неразумно поступать?
– Я не пью алкоголь.
– Ну конечно! – усмехнулась Эльвира. – Еще ты одеваешься, как вдова моджахеда, носишь поневы, развевающиеся, словно черные паруса. Жуткий образ дополняет несносный платок. Никогда не поверю, что тебе самой это нравится.
По правде, я и сама не знала, нравится мне так ходить или нет. Надевать балахоны и платок стало привычкой за долгие годы войны. Таковы знаки моего отличия, я – другая, я – видела смерть. Почему мне нельзя одеваться, как принято в Чечне, даже если этого никто не поймет?