– Выпишут за три минуты! Какая справка, если я вам верю! Отпечатки вместо тебя любой сотрудник поставит свои.
Она скрылась за дверью государственного учреждения.
– Почему они не могли дать паспорт по закону?! – хмурилась мама. – Тебе он полагается совершенно бесплатно.
– Потому что, мама, мы живем в России!
Любовь Андреевна действительно все сделала. Она выписала меня из Грозного без моего присутствия за пять минут и прописала в неведомых мне хоромах, принадлежащих ее семье. Как только Любовь Андреевна распределила деньги среди работников паспортного стола, никаких дополнительных справок не потребовалось, наоборот, меня тут же вписали в проверенные лица, к которым ФСБ официально не имеет претензий.
Сотрудники милиции, не видя меня в глаза, провели мое дело по всем базам как достойного гражданина России, не участвовавшего в уголовных преступлениях и не замеченного среди моджахедов (им повезло – я действительно мирный человек), расписались за меня, шлепнули печать и оставили в базе данных свои отпечатки пальцев, выдав их за «мои»!
Паспорт нам вынесли через двадцать минут.
– Как хорошо, мама, что я не террорист, – в ужасе прошептала я. – Ведь они могут прописать любого террориста, если он даст им пятьсот долларов!
– Пошли отсюда, – сказала мама. – По крайней мере, на один год есть прописка в Ставрополе! Сможешь найти работу, и мы будем сыты!
Обстановка в доме тюремщицы накалялась.
Идя с тремя грязными кастрюлями в руках и банкой мочи, найденными в подвале, я подверглась словесной атаке со стороны Нины Павловны. Восседая на пуховой перине, укрытой шелковой белоснежной простынкой, она кричала:
– Нерасторопная девка, быстрей шевелись! Быстрей!
Поспешив закрыть дверь в кухню, я загнала занозу под ноготь. По закону подлости заноза проникла так глубоко, что иголкой ее было не достать. Я заплакала от отчаяния. За что мы попали в рабство к безжалостной женщине, которая раньше издевалась над людьми в тюрьме? Она сохранила свои привычки и в старости.
Я вымыла пять окон в передней, чтобы солнце лилось сквозь стекла и согревало больную. Выстирала и выгладила все шторы в доме. За месяц мы купали ее шестнадцать раз. Но благодарности – не было. Вместо нее нас обзывали служанками, чернью и лентяйками.
Социальный работник так же, как и мы, выслушивал ругательства и проклятия. Но никак не реагировал. Должность такая. До нас в доме Нины Павловны жили неблагополучные женщины. Иногда они пропадали с мужчинами на несколько дней, и больная ходила в туалет под себя. Если она будила помощниц посреди ночи, они посылали ее матом, сверкая нагим телом в проеме чердака, и снова шли спать.