И все же не думаю, что она смогла бы помочь Фионе Берк.
— Вы с ней были близки, — сказала мама.
— Нет, не были. Я едва знала ее.
— В этом не было твоей вины, сама понимаешь. Как ни старайся доказать обратное.
Она думала о том вечере, когда Фиона Берк уехала, я тоже, и это были воспоминания девятилетней давности, колючие, как шерсть.
— Да, я не виновата, — кивнула я.
Фиона Берк сидела со мной тем вечером, это факт. Ее родители не приехали, и моя мама была единственным человеком, который видел меня сразу после ее бегства, и она никогда не выговаривала мне за то, что я позволила девушке сесть в грузовик, хотя бы потому, что она ничего о нем не знала.
Кроме того, я все равно не смогла бы остановить Фиону Берк, сказала я себе. Она наблюдала за дорогой достаточно долго. И после того, как приняла решение уехать, заставить ее изменить его стало невозможно.
Так что тут не было ничьей вины. Я ничего не могла сделать.
Вдруг мне в голову пришла одна идея, простая и витающая в воздухе, словно клочки шерсти линяющей Билли. Что, если все это, начиная с поломки фургона, благодаря которой я увидела объявление о пропаже Эбби, произошло ради того, чтобы я могла что-то для кого-то сделать. Например, для Эбби. Помочь ей. Найти ее.
Мама рассеянно коснулась левой щеки, словно знала точное место, где у ее губ находится родинка — отчетливое круглое пятнышко, такое черное, что кажется почти что синим. Она сделала это ногтем, будто родинка чесалась.
Пятнышко не было татуировкой, она с ним родилась. Вот почему оно было моим самым любимым местом на ее теле.
Именно тогда Билли зашипела — так, будто в комнату кто-то вошел и видеть вошедших могла только она. А потом, когда мама вернулась к своим занятиям, я тоже увидела их — слившиеся поблескивающие силуэты у меня в гостиной, хотя было очевидно, что они не имеют никакого понятия о том, что это моя комната, и не замечают меня, или нас, или даже нашу мебель: ведь стояли они на том самом месте, которое уже было занято диваном.
Почувствовав, что я таращусь в никуда, мама подняла глаза.
— Что? — спросила она. — Все еще думаешь о Фионе?
— Нет, — ответила я. Мои глаза уперлись не в Фиону, а в девушку рядом с ней.
Теперь я знаю наверняка, что Фиона была как-то связана с Эбби, а Эбби с ней. И они пытались дать мне знать об этом оттуда, где сейчас находились.
Они застыли в нерешительности, словно двухголовое видение, там же, где стоял диван. Мама потянулась, чтобы включить настольную лампу, и они стремительно исчезли, как это делают тени, когда на них падает свет.