Словом, как-то все у меня складывалось пока нелепо, глупо, но стыдно мне было за все эти мои неудачи прежде всего перед Леной, моей женой. Вот ее мне уж точно не хотелось разочаровывать.
Возможно, поэтому я, стоя перед дверью квартиры, где проживала Лара Михалева, так нервничал. Да, конечно, это она отравила Вадима! Отомстила за смерть сестры. Все ясно!
Я позвонил.
Сказать, что Лара удивилась, увидев меня, — это не сказать ничего. Она была потрясена моим появлением у нее. Но и не впустить меня в квартиру не могла — тем самым она бы уж точно выдала себя с первой же минуты нашей встречи.
— Вы? Ефим Борисович, какими судьбами? — Она отошла, впуская меня. На этот раз она выглядела просто-таки роскошно. Пушистое длинное платье кремового цвета, на плечах белая вязаная шаль. Волосы красиво уложены, лицо загримировано так, словно она собралась в театр или в гости. Хотя было еще только утро, и она, скорее всего, просто привела себя в порядок, чтобы начать новый день своей новой прекрасной и благополучной жизни, заняв место своей сестры не только в ее квартире, но и в постели ее мужа. Я вспомнил, какой увидел ее в Москве. Женщина-подросток. Короткая стрижка, высокий голос, смешные домашние тапочки в форме игрушечных собачьих морд.
Понятное дело, что волосы ее не отросли и оставались той же длины, но они были иначе причесаны, да и взгляд ее был другой, вполне себе взрослый, и взгляды она на меня бросала уже иные, полные удивления, страха и одновременно презрения. Она уже понимала, что я загнал ее в угол и что теперь, в квартире Гуркина, петербургского чиновника, да еще к тому же в роли его супруги, ей будет очень трудно продолжать играть роль свидетельницы. Я мысленно уже надевал на ее тонкие руки наручники.
— Вы проходите, не разувайтесь… — Она жестом, царапнув розовым длинным ногтем указательного пальца воздух, позвала меня последовать за ней, по нежному лаку паркета, по коврам, в глубь квартиры. — Кофе? Чай?
Я и не стал разуваться. Понимал, что не та ситуация.
Мне показалось, что я вообще попал в миниатюрный музей — роскошь просто поражала: картины в старинных рамах, мерцающие зеркала, канделябры, драгоценная ткань тяжелых бордовых штор на высоких окнах… Интересно, что же такого она могла сказать или сделать Гуркину, что он с такой легкостью сделал ее своей женой? Быть может, она точная копия своей сестры? Я пожелал, что не успел выяснить это до моего появления здесь. То есть снова не подготовился.
Она привела меня в гостиную, усадила за длинный, теплого розоватого оттенка стол красного дерева и сама села напротив. Я сразу же достал свой телефон и положил рядом с собой. Она еще не знала, что это мина замедленного действия.