Ната промолчала и отвернулась. Она стояла перед дверью в квартиру номер девять, и время снова откинуло ее назад, в прошлое, когда она вот так же стояла здесь, на этом же месте, на пыльном резиновом коврике перед порогом, не зная, позвонить ли еще раз или уже уйти. И кто бы ей что ни говорил, она не могла поверить, что его больше нет. Вот сейчас она коснется пальцем кнопки звонка, и от его звука ее снова охватит паника, страх — больше всего на свете она боялась, что за этой дверью он не один, что на простынях, которые она купила Вадиму, сейчас лежит другая женщина. Она прямо видела эту картинку — она, голая, молодая, с полной грудью с торчащими сосками лежит, разметавшись на постели, а он сидит рядом, тоже голый, и влажная кожа на его плечах и спине кажется шелковой, до нее так и хочется дотронуться, и он курит.
— Что же вы все ходите? Говорю же, помер он, идите уже отсюда, глаза б вас всех не видели… Стыдоба!
Женщина удалилась, унося с собой обрывки грязненьких фраз, словно выплевывая их. Пинчер, как продавшийся старухе любовник, мелко семенил за ней, кривые паучьи ножки его издавали сухое дробное постукивание.
Был первый день весны, светило солнце, но это кажущееся тепло было обманчивым — ночью был мороз, и деревья в Москве покрылись инеем.
Ната никому не сказала, куда отправляется. Живя в квартире сестры, она вежливо подчинялась ей, понимая, что ей хотят только добра. Терпела, что к ней относятся как к тяжелобольной, постоянно спрашивают, не голодна ли она, не хочет ли она прилечь, отдохнуть, поспать. Она и сама понимала, что больна, и даже больше, чем когда была там, в больнице. Там она не знала, что убила человека. Там она ощущала себя жертвой и жалела себя, поэтому плакала. Слезы были доказательством тому, что именно она жертва. И если бы ей тогда сказали, что послужило причиной сбоя ее нервной системы, она бы, пожалуй, и не выкарабкалась.
Память стерла опасные воспоминания напрочь. Ната не помнила, что с ней случилось, где ее нашла сестра и как она оказалась в больнице. Она очнулась уже в палате с лысой Пашей, женщиной, которая вот уже много лет не может свыкнуться со смертью матери. Она не сумасшедшая, нет, просто очень слабая, хрупкая. Там, за больничным окном, время от времени появляется ее любовник с букетом цветов, и тогда Паша словно оживает и кажется совсем здоровой, но когда наполненный больничной суетой день переходит в тихий вечер, она остается наедине со своим одиночеством и начинает тихонько завывать, тоскуя по маме. Интересно, если бы вдруг оказалось, что она убила мать, выжила ли бы она, сознавая это? Или же человек, совершив убийство и перейдя страшную грань, становится сильнее, и его мозги уже работают иначе, а кожа покрывается защитным металлическим чешуйчатым, как кольчуга, панцирем, чтобы он продолжал жить, несмотря ни на что?