Сколько живут донжуаны (Данилова) - страница 86

В спальне огромного дома, куда привел ее, уставшую и счастливую после лыжной прогулки, Женя, сосед, она, сморенная и переполненная свежестью, уснула. А когда проснулась, поняла, что снова совершила какую-то глупую ошибку, позабыв про все на свете. И с ужасом представила себе, что сейчас происходит в соседнем доме, где она оставила Игоря Николаевича, и поняла, что на этот раз он ее уж точно не простит. На улице была ночь, окна в доме, где она могла бы зажить взрослой жизнью, став женой Светлова, ярко горели. Она вдруг ясно поняла, что никогда уже не вернется в училище, к этим утомительным занятиям, упражнениям, прослушиваниям, концертам, но вместо того, чтобы расстроиться, почувствовала невыразимую радость и свободу! Ей теперь не придется вставать чуть свет, чтобы ехать в училище, разучивать до ломоты в пальцах очередной этюд или прелюдию Баха, выслушивать нравоучения Игоря Николаевича, ревновать его к другим его ученицам, но, главное, не придется краснеть каждый раз, когда он попросит ее раздеться. Сейчас, когда она чуть не потеряла сознание от прикосновений молодого и сильного парня Жени, когда успела насладиться запахом его тела и упругостью его губ, ей было уже ничего не страшно, и она поняла, что уже никогда, что бы ни случилось, не позволит Светлову сделать с ней то, что он проделывал с ней буквально этим утром и что будет повторяться каждый день, если она все-таки выйдет за него замуж.

Насколько скованно чувствовала она себя в руках Игоря Николаевича, настолько свободной и открытой к наслаждению она была с Женей.

Он, в отличие от Светлова, не предлагал ей руку и сердце, просто сказал, мол, живи здесь сколько хочешь, деньги у меня есть. Никаких гарантий, никакого обещания светлого будущего, никакой определенности, просто кружится голова и хочется новых поцелуев. Что это, может, она сошла с ума, может, у нее повредился мозг после этой аварии? Но рядом с Женей и эта история с аварией и Олиным убийством поблекла, стала менее опасной, да и вообще приобрела оттенок фарса, какого-то черного гротеска. Рассказывая Женьке об этом, она хохотала как сумасшедшая, и ей было приятно, что он смеется над ее похождениями.

Вычеркнув из своих мыслей все, что было связано с музыкой, училищем и Светловым, Таня словно вернулась в детство. И эта волна воспоминаний и детских впечатлений накрыла ее, как теплым лоскутным одеялом, подставив яркому зимнему солнцу подзабытые картины ее прежней жизни: родной деревенский пейзаж с речкой, лугами и длинными качелями над водой, милый до слез мамин профиль, когда она склонилась над миской с тестом; ее щека, припудренная мукой, ее улыбка, от которой на душе становилось так хорошо; скрип снега под великоватыми, но такими теплыми валенками, пухлые сугробы, огромная рыбина, выловленная соседом в проруби и подаренная им с мамой на жареху; газовая, пышущая жаром печка с голубыми изразцами в старом графском особняке, превращенном в музыкальную школу; огромных размеров букетище маков с ромашками в трехлитровой, зеленоватого стекла банке на столе в саду, жужжанье пчел; тарелка, полная клубники, рядом с кувшином молока…