Он колебался.
Она же думала, что он теперь ответит? Что, если: «Нет, лучше, в таком случае, я уступлю вас Рамиро.»
К счастью, однако, подобная мысль не пришла Адриану в голову.
– Поклянитесь, – умоляла его Эльза. – Поклянитесь!
Она ухватилась рукой за полу его плаща и обратила к нему свое бледное лицо.
– Приношу эту жертву как искупление своих грехов, – ответил Адриан. – Я отпущу вас на все четыре стороны.
Эльза вздохнула с облегчением. Она не доверяла обещаниям Адриана, но видела, по крайней мере, возможность выиграть время.
– Я так и думала, что не напрасно обращусь…
– К такому забавному ослу, – докончил насмешливый голос из-за двери, которая, как теперь только заметила Эльза, неслышно приотворилась.
– Любезный мой сын и будущая дочь, как мне благодарить вас за развлечение, которым вы оживили один из самых скучных вечеров, которые мне приходилось переживать? Не принимай такого угрожающего вида, мой мальчик, вспомни, что ты сейчас говорил этой молодой девице о преступлении против отца. Какие трогательные планы для будущего! Душа Дианы и самопожертвование… о нет, кажется, между всеми героями древности не подберешь подходящего сравнения. А теперь, до свидания, я иду встретить человека, которого вы оба ожидаете с таким нетерпением.
Он ушел, и минуту спустя, не говоря ни слова (что можно было сказать в его положении?), Адриан стал спускаться по лестнице вслед за отцом, чувствуя себя еще более несчастным и униженным, чем полчаса тому назад.
Прошло еще два часа. Эльза сидела у себя в комнате под надзором Черной Мег, следившей за ней, как кошка следит за мышью в мышеловке. Адриан нашел убежище в помещении, где спал, на верхнем этаже. Это была неуютная, пустая комната, где прежде хранились жернова и другие мельничные принадлежности, теперь же гнездились пауки и крысы, за которыми постоянно гонялась худая черная кошка. Под потолком проходили жерди, концы которых уходили в темноту, а из дырявой крыши постоянно падала каплями вода с монотонным, непрерывным стуком колотушки, ударяющейся о доску.
В жилой комнате нижнего этажа находился один Рамиро. Фонарь не был зажжен, и только отблеск огня, горевшего в очаге, освещал фигуру сидящего в задумчивости старика. Наконец до его тонкого слуха донесся звук с улицы. Приказав прислужнице зажечь лампу, он встал и отворил дверь. Через завесу нескончаемого дождя мелькал свет фонаря. Еще минута, и человек, несший его, – Симон, – появился в сопровождении двух других людей.
– Вот он, – сказал Симон, кивая на стоявшую позади него фигуру, с толстого фризового плаща которой вода стекала потоками. – А вот другой, лодочник.