– Нет, ваше сиятельство, мне нужна была жизнь этой еретички. Мне надо было видеть, как она будет жариться на костре, или топтать ее ногами, когда бы ее стали зарывать в землю. Я гонюсь за этой женщиной, зная, – в ее голосе слышалась ярость, – что, если я не убью ее, она постарается убить меня. Ее мужа и сына сожгли потому, что я показала на них, а она уж третий раз уходит от меня.
– Потерпи, потерпи, в конце концов все устроится. Ты словила двух: самого папеньку и его наследника. И нечего ворчать, что маменька не сразу дается тебе в руки и недолюбливает тебя. Теперь слушай. Ты знаешь девицу, которой мне надо было угодить вчера. Она богата?
– Да, я знаю ее и знала ее отца. Он оставил ей полный дом, много брильянтов и тридцать тысяч крон[15], помещенных под хорошие проценты. Хорошее приданое. Только получит его Дирк ван Гоорль, а не вы.
– Вот в том-то и дело. Что ты знаешь о Дирке ван Гоорле?
– Почтенный, работящий бюргер, сын зажиточных родителей, медников из Алкмара. Он честен, не особенно умен. Он из тех людей, что богатеют, становятся бургомистрами, основывают приюты для бедных, а после смерти им ставят памятники.
– Ты отупела от холодной ванны. Когда я спрашиваю тебя о человеке, я хочу знать, что тебе известно против него.
– Понимаю, ваше сиятельство, только про этого ничего не скажешь. Ни любовных дел за ним нет, ни играет он, ни пьет, разве что стаканчик после обеда. Весь день он работает у себя в конторе, ложится рано, встает рано, а в воскресенье ходит к ювфроу ван Хаут. Вот и все.
– В какой церкви он бывает?
– Раз в неделю в соборе, но не причащается и не ходит к исповеди.
– Это плохо, очень плохо. Ведь ты не хочешь сказать этим, что он еретик?
– Очень вероятно, здесь их развелось много.
– Ужасно! Знаешь ли, мне бы не хотелось, чтобы эта прекрасная девушка, хорошая католичка, как мы с тобой, сблизилась с еретиком, который может подвергнуть ее разным опасностям. Кто может дотронуться до смолы и не запачкаться?
– Вы тратите попусту время, ваше сиятельство, – ответила посетительница с усмешкой. – Что вам от меня надо?
– В интересах этой девушки мне надо доказать, что этот человек еретик, и мне пришло на ум, что ты, как особа, привычная к таким делам, можешь найти подходящие улики.
– Вы тратите попусту время, ваше сиятельство. Что вам от меня надо?
– Да, ваше сиятельство. А не приходило вам в голову, на что будет похоже мое лицо, если я ради вашей забавы всуну свою голову в осиное гнездо? Знаете ли, что ждет меня, если я стану подглядывать за лейденскими еретиками? Они убьют меня. Их много, и все люди решительные: пока их не трогаешь, они тебя тоже не тронут, но только коснись их, и прощай. Мне хорошо известны законы о Церкви и императоре, но император не может сжечь целый народ, и как я ни ненавижу их, все же я должна сказать… – она вскочила и продолжала страстным, убежденным голосом, – что в конце концов и законам, и монахам придется уступить. Да, эти голландцы перебьют всех священников и перережут вас, испанцев. Тех же, которые останутся в живых, вытолкают в шею. Они станут плевать при воспоминании о вас и будут служить Богу по-своему. Они сделаются гордым, свободным народом, а вы, как собаки, станете глодать кости, оставшиеся от вашего прежнего величия: вас загонят в вашу конуру и вы – околеете в ней!.. Вот что я скажу вам, – закончила Мег изменившимся голосом, опускаясь на стул. – Я слышала, как Марта-Кобыла, этот дьявол, говорила так на катке, и мне кажется, что ее слова сбудутся, вот почему я так запомнила их.