– Тебе следовало бы стыдиться, Тибо, ты поверг в прах больше сарацинов, чем привешено колокольчиков к колпаку моего шута, а не можешь сладить с таким недругом как Горе.
Приняв вдруг трагическую позу, он воскликнул, снимая перчатку:
– Горе, ненависть, бедность, равнодушие, любовь! Я, вооруженный одной моей веселостью, вызываю всех вас на бой и бросаю вам мою перчатку!
Делая вид, будто бросает перчатку этим невидимым врагам, он громко расхохотался.
– Ах, Куси! – сказал Тибо д’Овернь, который не мог удержаться от завистливого вздоха, – по твоей веселости видно, что ты никогда не любил.
– Я никогда не любил? – с негодованием вскричал Куси. – Если бы кто другой, Тибо, осмелился нанести мне такое оскорбление, то клянусь, я заставил бы его раскаяться! Знай, что из всех европейских рыцарей нет ни одного, который любил бы, я не скажу больше, но чаще меня!
– Это не любовь.
– И нет ни одного, – продолжал Куси, раздраженный возражением, – который дал бы более блистательные доказательства своей страсти! Я сражался целый день в одном камзоле, не имея другого оружия, кроме копья и щита, за прекрасные глаза дочери Танкреда. Я выпил шесть бочонков вина в три дня с принцем Суабом из любви к его жене; а хорошенькая маркиза де Сиракюз до того вскружила мне голову, что для того, чтобы отдалить мой отъезд на неделю, я прятался под юбкой и чепцом ее камеристки, так что ты искал меня везде и не находил.
– Делая это, мой добрый Куси, – возразил Тибо д’Овернь, которого болтовня спутника вывела из апатии, – ты доказал не то, что влюблен, а что твое сумасбродство равняется твоей храбрости… Но где же мы? – вскричал он вдруг. – Эй, Гуго! – продолжал он, пришпорив лошадь и обращаясь к оруженосцу, ехавшему впереди, – ты знаешь эту дорогу?
– Она пустынна и безопасна.
– Я спрашиваю тебя, не боишься ли ты, что мы заблудимся?
– Не ручаюсь, так как уже шесть лет минуло, как мы проезжали по этой дороге в последний раз, а за это время нам столько приходилось странствовать, что у меня в голове все смешалось. Однако, если край не переменился, я могу уверить, что тропинка, обходящая эту скалу, ведет к церкви Сен-Павенской Богоматери.
Он указал на узкую и извилистую дорогу, которая шла к вершине отвесной скалы. Успокоенный оруженосцем, Тибо д’Овернь вернулся к спутнику. Между тем часть горы, по которой они ехали, принимала все более дикий вид. Огромные глыбы лавы то и дело возникали под ногами путешественников, и все следы зелени исчезли. Тропинка, заметно суживавшаяся, была едва доступна для лошадей, и граф д’Овернь, к которому вернулись сомнения, опять хотел спросить оруженосца, когда тот вдруг остановился и повернулся к своим господам.