Потом я лихорадочно расстегиваю замок на своих джинсах и облапливаю двумя руками ее спортивные амортизирующие ягодицы. Кончиками пальцев я ощущаю ошеломляющий пушок между ягодицами и осторожно, но неотвратимо насаживаю ее на себя.
О, вошел почти весь!
В этот момент Лена дергается и, едва подавляя крик, срывается с проникшего в нее жала:
— Больно!
Я притягиваю ее к себе, она вся дрожит и чмокает меня в висок:
— Милый, я сейчас приду. — И, соскочив с моих колен, бесшумно исчезает в своей комнате.
Я сидел, ждал ее и тоже дрожал. Запах девичьей плоти, оставшийся на кончиках моих пальцев, будоражил и содрогал все мое естество. Но… Лены не было. Я прождал минут двадцать, потом встал и осторожно приоткрыл дверь в комнату.
Одна из Лениных подружек отозвалась со своей кровати:
— Она спит. Сюда нельзя!
Я и сам уже увидел: Лена безмятежно спит, в позе ребенка в утробе матери, и мне ничего не оставалось, как уйти. «Надо же, обманула! — думал я по дороге к санаторию, — или нечаянно заснула?»
Я пробрался к себе через балкон и, свалившись в кровать, мгновенно уснул.
Утром, часов в одиннадцать, меня поднял Липарит, опять при параде. На столе стояли открытые бутылки с пивом.
— Вставайте, граф. Рассвет уже полощется! — заговорил стихами отставной подполковник.
— А, что? — спросонья не понял я.
— Сегодня праздник, Первый май! — торжественно провозгласил Липарит.
— Не первый и не последний, лучше я еще посплю, — отмахнулся я.
— Совсем тебя Лен затрахал!
— Совсем, совсем, — сел я в кровати и продрал глаза.
— Такой девушка много надо! — прищелкнул пальцами бравый армянин. — И большой!
Я не отозвался на его пошлость и налил пива обоим. Липарит нарезал под пиво маленькими ломтиками слабосоленую семгу.
— Ух ты! — восхитился я и достал из баула новую баночку икры.
А Липарит между тем с большим подъемом, почти не путая падежи и окончания, проговорил семге целую оду:
— Я люблю семгу. Люблю разрезать свежую розовый рыба на кусочки, отдирать кожицу, тщательно освобождать с помощью ножа деликатное мясо от костей хребта. Дома у меня собака — ирландский терьер. Все лишнее отдаю ему, непременно присутствующему при священнодействии. Он тоже любит семгу, съест брошеный кусочек отходов и уткнется в пол, отвернувшись от меня, и ждет очередной поступлений. Если я запаздываю, то подходит и, подлизываясь, кладет морду на мои колени. Такой доверие, что я отдаю ему весь неочищенный до конца кусочек, отрывая деликатес от себя.
— Как зовут твою собаку?
— Джерри, ты читал у Лондон — «Джерри-островитянин»?
— Ну да, еще в детстве.