— Милое местечко, — сказал я, выныривая из складок его одеяния.
— Ты бы видел эту халабуду до того, как я ее снял. Мы нашли лучшего в округе индустриального дизайнера. Мои инвесторы, правда, слегка прихуели, да и в рот их долбать. Они инвестируют в видения, значит, должны быть готовы их увидеть. Дитц, старый хрен, остаешься за старшего.
Через боковую дверь я прошел за Трубайтом в просторную комнату, отделанную деревянными балками. Там был стеклянный потолок, роскошные сельские радости, звериные шкуры, тик. Одну стену сплошь занимала батарея мониторов. Некоторые экраны показывали помещения в «Царствах»: комнату с земляным полом, больничную койку. На других крутились странички вебсайта «Царств» или надзирались работники в ангаре. Некоторые транслировали программы наобум: футбол из Южной Америки, польские мыльные оперы. Логотип с тростниковой хижиной мигал в углу каждого экрана.
— Тебе налить что-нибудь? — спросил Трубайт. — Водку фраппе? «Обындевевший поручень»?
— Таков путь к спасению души?
— Все слегка изменилось.
— Похоже, для Генриха все изменилось серьезно, — сказал я, — если только твоя команда визажистов не загримировала его под жмурика.
— Нет, — сказал Бобби, — он и правда жмурик.
Трубайт скосил глаза. Что-то выгрызало его изнутри, — болезнь, теперь я это видел. Жилка у него на виске билась со страшной силой. Интересно, какая муть всколыхнулась на дне его сознания?
— Не знаю, — почти прошептал он. — Пиздец просто. Чувствую себя так, будто это я виноват. Он бы не выдержал перемещения. Опухоль — быстрая штука.
— Прямо как ты.
— Хижина мне подгадила, — сказал он. — Может не так, как ожидал Генрих. Уздечка. Потрошитель груди. После этого мне все стало очевидно.
Я был наивным ребенком. Говорят же: актеры — как дети.
— И ты захотел режиссировать.
— Не ехидничай. Ехидство — последнее прибежище тупиц. Центр уже не жизнеспособен. Настало время перейти на новый уровень. Я не мог убежать от своего таланта. В конце концов Голливуд — это я. Я больше чем Голливуд.
— Олд Голд — тоже?
— Любой и каждый. Генрих был болен. Счета накапливались. Приходили судебные исполнители. Я позвонил кое-кому. Соломки, блядь, подстелил. У нас, кстати, для тебя новый дом, Стив. Но ты должен отработать свое проживание.
Трубайт снял что-то у меня с волос.
— Божья коровка, — сказал он.
— Дай посмотреть.
— Или не божья коровка. — Трубайт с влажным хрустом раздавил что-то пальцами. — Мне пора сваливать. Долбаная телеконференция с инвесторами. Им не нравятся показатели. В рот долбать показатели. Они хотят вернуть деньги. В рот это все долбать. Я что, похож на парня с деньгами? Если бы я потратил их на телок и наркоту, они бы поняли. Такой подход им ближе. Но услышать хоть слово правды? Ни хренашеньки. — Трубайт зашелся булькающим хихиканьем. — Я над хихиканьем еще работаю, — пояснил он.