Амалия. Я люблю тебя, Казанова!
Казанова. Так добудь мне ее, Амалия! Ты можешь, я знаю. Говори ей что угодно! Скажи, что я вам угрожал, что ты считаешь меня способным поджечь ваш дом. Скажи ей, что я безумец, опасный безумец, убежавший из сумасшедшего дома, но что девичьи объятия могли бы меня исцелить.
Амалия. Никогда, Казанова, никогда — слушай меня внимательно! — никогда не знала я более чистого существа. Если бы она подозревала, что мне сейчас пришлось услышать, она сочла бы себя оскверненной, и, сколько бы ты ни жил здесь, ты бы больше ее не увидел!..
Казанова(размышляя). … Не знала более чистого существа… А этот офицер?
Амалия. Он молод и красив. Да, да!.. Он даже кажется мне красивее, чем когда-то был ты, Казанова!
Казанова собрался было возразить — все его существо возмутилось против подобной несправедливости, но в это время с улицы раздался звук подъехавшего экипажа.
(Взглянула в окно.) Барон… Он едет к нам. (Вышла на крыльцо, слышны возгласы приветствия.)
Барон Сантис(еще на крыльце). В наших местах уже распространилась весть, что сюда прибыл шевалье де Сенгаль и остановился у своего друга Гудара…
Казанова(один). Что бы все это могло значить? Все эти приготовления и сборы на карточную игру… обходительность аббата и предупредительность Гудара весьма подозрительны… Неужели они считают меня богатым и собираются меня обобрать?.. Или, что еще хуже, это происки моих врагов, которые в последнюю минуту стараются помешать моему возвращению в Венецию?..
Вошли Барон Сантис, его жена Фламиния и Амалия. Следом за ними — Аббат и Гудар, оба чуть навеселе.
Сантис. Дорогой шевалье! Мечтой моей жены было померяться силами с вами в игре, а в более молодые годы, и на ином поприще. Подумайте только, много лет назад я прибыл в Вену в тот самый день и даже в тот же самый час, когда вы оттуда отбыли. Наши кареты, встретившись, проехали мимо друг друга… Такая же неудача постигла меня и в Регенсбурге… Там я даже поселился в комнате, которую вы оставили часом раньше…
Казанова. Действительно, несчастье.
Сантис. Кое в чем я заранее готов признать себя побежденным, и это меня мало трогает… Но что касается карт, милейший шевалье, то, пожалуй, мы оба достигли подходящего возраста…
Фламиния протягивает кончики пальцев. Казанова прикасается к ним губами и бессильно опускается в кресло.
Картина вторая
Комната Анины. Она одна. Смотрит в парк. Ее пробирает мелкая дрожь. Отойдя от окна к столику, принимается писать. Останавливается, перечитывает, снова начинает писать. Заслышав шаги, прячет письмо на груди, подходит к окну. Входит Гудар.