Аккуратнейший старикашка, в рыжем парике, с красною добрейшею физиономией, в коротких штаниках, прикрепленных пряжками выше колен, в мягких плисовых сапогах, не доходивших до колен; между черными штанами и сапогами виднелись белые чулки.
Всей нашей семье в течение многих лет Андрей Михайлович привил оспу, и потому считал своею обязанностью ежегодно навещать нас в табельные дни, завтракал, с особенным аппетитом кушал бутерброд, зимою - с сыром, а весною (на святой) - с редиской.
Меня лично он занимал, кроме своей оригинальной наружности, маленьким микроскопом, всегда находившимся при нем, в кармане. Раскрывался черный ящичек, вынимался крошечный, блестящий инструмент, брался цветной лепесток с какого-нибудь комнатного растения, отделялся иглою, клался на стеклышко,- и все это делалось тихо, чинно, аккуратно, как будто совершалось какое-то священнодействие. Я не сводил глаз с Андрея Михайловича и ждал с замиранием сердца минуты, когда он приглашал взглянуть в его микроскоп.
- Ай, ай, ай, какая прелесть! Отчего это так видно, Андрей Михайлович?
- А это, дружок, тут стекла вставлены, что в 50 раз увеличивают, Вот, смотри-ка.- Следовала демонстрация.
Третий вхожий в наш дом и занимательный для меня знакомый, Яков Иванович Смирнов, сослуживец отца, привлекал мою ребяческую наивность собственно глупостью. Не то, чтобы он сам был глуп, но какой-то точно еловый, неповоротливый, высокий, прямой, как шест. Когда он, поздоровавшись, садился, я тотчас же являлся возле его стула и приготовлялся смотреть, как Яков Иванович начнет вынимать из кармана свой клетчатый синий платок, складывать его в кругленький комочек, а потом поднесет его к носу, утрется и подержит его в руке с полчаса, прежде чем опять положит в карман. Яков Иванович (сын священника, учился когда-то в семинарии) рассказывает матушке,- а она крестится от содрогания,- что попы частицы вынутых просфор сбирают, сушат и едят со щами.
- Что это, Яков Иванович, вы рассказываете за ужасы, да еще и при детях,как это вам не грех?
- Помилуйте, сударыня, да то ли еще делают наши попы; они греха не знают !....].
Василий Феклистыч Феклистов - так звали наши домашние студента Феоктистова - доставлял мне также чисто детскую радость. Я детски радовался, что готовлюсь в университет, и занимался прилежно с Феоктистовым; мне доставлял наслаждение и осмотр его медицинских книг - какой-то старинной анатомии с картинками, какой-то терапии с рецептами, но всего более и с каким-то невыразимо-приятным трепетом сердца,- это я как будто еще теперь чувствую,- разбирал я принесенный однажды Феоктистовым каталог университетских лекций.