Но моим итальянцам предстояло передать нашим военным инженерам и техникам всю техническую документацию, а это работа нешуточная. В честь дорогих гостей командование флота дало праздничный обед с обильной едой и выпивкой, а вечером нас повезли в морской интерклуб. Здесь меня ждал огромный сюрприз. Чего-чего, а официальной проституции в Советском Союзе никогда не было. В клубе, однако, за стол с нами, офицерами штаба и моряками-итальянцами, сели молоденькие девушки с такими декольте, что аж дух захватывало.
— Не боись, — успокоил меня мой новый, неотступный ангел-хранитель, эмгебешный капитан Вася Дьяков. — Девчонки — наши, проверенные насквозь и больше, политически подкованные.
При дальнейшем знакомстве я узнал, что «не боись» — любимая присказка веселого гебиста Васи, вкупе с «елки-моталки» и «ё-мое». А девочки тем временем всячески оправдывали оказанное им органами высокое доверие. Они наравне с нами ели и пили, гортанно смеялись неприличным остротам, а когда дорогие гости тискали их, лишь тихонько попискивали. Вскоре я и впрямь перестал бояться — такие бедовые девочки образцово выполнят любое особое задание и ни в постели, ни в рукопашной не подведут.
Мои же итальянские друзья-приятели без устали умилялись — какие милые, культурные и сентиментальные девушки, и притом без глупых предрассудков. Само собой, я не пытался их разубедить — девочки и в самом деле поднаторели в секс-культуре вкупе с напряженной спецработой.
На пятый день мы попрощались с Одессой-мамой, а итальянцы с городом и со своими новыми подружками, сели на вокзале в новенький скорый поезд, и он помчал нас к пограничной с Румынией станции Унгены. Дальше дорога вела итальянцев в Бухарест, а нас — снова в Одессу. Ехали мы комфортно, в купейных вагонах. Мой ангел-хранитель Вася осушал бутылку красного вина за бутылкой, неизменно приговаривая: «Да изыдет отсюда нечистая сила, а останется чистый спирт. Аминь». Наверно, его предки были из презренного духовного сословия. Подвыпив, он клялся и божился мне, что для него лично и русские, и украинцы, и молдаване, и даже евреи — все равны.
Словом, ехали мы шумно и гладко до самого Кишинева. Но вот поезд подошел к маленькой, серой станции с унылым перроном и неизменными газетным, табачным и пивным киосками. Замедлил ход, остановился. Вместе с четырьмя итальянцами и, конечно же, Васей я спустился на перрон — подышать свежим воздухом.
На соседнем пути стоял товарный состав с широкими вагонами, чьи маленькие квадратные оконца схвачены были прибитыми крест-накрест планками. Внезапно до нас донеслись истошные крики, женский и детский плач и злобный собачий лай. Мы на секунду окаменели — дюжие молодцы с автоматами и с рослыми овчарками на длинном поводке загоняли в вагоны мужчин, женщин и детей.