Внезапно зазвонил телефон.
— А, это Эльза, — пояснила Лиля Брик. — Простите, я сейчас.
Поудобнее уселась в кресло и, спросив у сестры о здоровье ее и Луи Арагона, завела долгий разговор о последних театральных и литературных новостях Москвы и Парижа. Потом пожаловалась, что норковая шуба до сих пор не прибыла, хотя прошел уже целый месяц. И попросила Эльзу Триоле вмешаться — ей и, главное, ее мужу это сподручнее. Ведь с Арагоном «они» будут разговаривать на цыпочках. Кто эти «они», Лиля Брик не уточнила.
Я сидел и думал — шел-то пятьдесят седьмой год, — что, наверно, немного есть в Москве квартир, где с Парижем разговаривают так, словно твой собеседник живет на соседней улице. Поговорив с сестрой минут двадцать, Лиля Брик небрежно опустила трубку на рычаг, извинилась перед нами и, снова став любезной хозяйкой, сама налила нам в тоненькие рюмочки коньяку и в чашечки дымящийся кофе. Катанян все это время послушно семенил из гостиной в кухню и обратно. Не забыв, правда, похвастать, что вышла его новая книга о Владимире Владимировиче, седьмая по счету, но, по отзывам критиков, первейшая по значимости.
Мадам Брик слегка поморщилась, ручкой повела, но возражать не стала — первейшая так первейшая, ей не жалко. Выпив коньяку, она с легкой усмешкой поглядела на своего неутомимого маяковсковеда, перевела взгляд на Рипеллино и чуть хрипловатым голосом сказала:
— Вы оба знаете творчество Володи едва ли не лучше его самого. А потому будем говорить о нем только как о человеке.
Завязалась непринужденная беседа. Совсем осмелев, Рипеллино откровенно заметил, что, похоже, у Маяковского странным образом сочетались удивительная наивность с редкой прозорливостью, а доброта с суровостью, подчас излишней.
— Добавьте сюда еще и верность с неверностью, — живо откликнулась Лиля Брик. — Да, да, если Володя клал глаз на какую-нибудь женщину, она от него уже не ускользала.
Рипеллино в растерянности посмотрел на нее, пораженный таким откровенным признанием.
— Меня это ничуть не трогало, — ответила на его немой вопрос Лиля Брик. — Ведь я знала, что рано или поздно он все равно вернется. Здесь, и только здесь, были его семья и родной дом.
Катанян в очередной раз вышел на кухню подогреть чай.
— Уж поверьте мне на слово, Володя влюблялся во многих, а любил меня одну. Вот смотрите, Анджело, этот старинный серебряный перстень с инициалами Л. В. он подарил мне в день нашей свадьбы. Это мой талисман, хоть и не спасший меня от бед, но уберегший пока от гибели.
Она любезно показала кольцо и мне, отлично понимая всю неловкость моего положения переводчика с русского на русский.