За пять минут до срока они успели приговорить водку и закуску и теперь все чаще смотрели на часы, недоумевая, куда мог деться киллер.
— Слушай, может, его на службу срочно вызвали? — спросил Садальский.
— Да какая там у него служба, — по улицам ходить да пьянтосов в подворотнях вылавливать. Кто их проверяет? Скажет, буду через час, сам — сюда. Нет, тут что-то другое.
— Не нравится мне это…
— Ну, подождем полчаса, в дороге всякое может случиться. Мало ли, движок забарахлил…
Они не заметили, как в окно заглянул какой-то мужчина, который тут же скрылся из виду.
— В сон клонит, — зевнул Садальский. — Может, я в машину пойду прикорну? Ты ж с ним сам договаривался, мне и светиться не стоит.
— Твоя правда, — ответил Михаил Иванович, тоже зевая. — Быстрей бы он появился. Завтра у тебя трудный день, надо с юристом этого Гуссейна встретиться.
— Ну да, твое тут дело маленькое, подписал — и все. А мне гору бумаг перелопатить… Ладно, пошел я.
Садальский вышел из домика и сладко потянулся. «Отлить надо», — подумал он и направился в сторону туалета, видневшегося поодаль. Он не дошел до него несколько метров. Сзади возникла темная фигура, раздался хлопок, и Садальский ничком упал на асфальт. Мужчина подошел поближе и еще раз разрядил пистолет ему в голову.
Когда Боровиков тоже испытал потребность посетить туалет, на его часах было двадцать минут второго. Он шагал не вполне твердо, зрение было затуманено алкоголем, и технический директор заметил труп, лежащий прямо на его пути, только когда споткнулся о него.
— Боже, Стас… Стас! — он опустился на колени и увидел развороченный выстрелом затылок компаньона.
Мгновенно протрезвев, Боровиков вскочил, повернулся, собираясь бежать отсюда куда глаза глядят, и последнее, что он увидел в этой жизни, был направленный на него ствол пистолета.
Великий передел сфер влияния в России всегда сопровождался большой кровью. Человек, который отваживался начать такой передел, должен был готовиться к тому, что его имя сперва восславят, а затем проклянут. Или наоборот — сперва проклянут, а затем восславят. Второе, понятно, лучше первого. Поэтому Владимир Ильич должен был завидовать Петру Первому, а Сталин — Столыпину.
Эти личности на фоне своих эпох, в которых они сыграли более или менее зловещие роли, остались на скрижалях истории некими бронзовыми, чугунными, медными или мраморными статуями, глядя на которые обыватель последующей эпохи вспоминал лишь «двойки», выставленные в дневнике школьным учителем. Что ж, «гибель одного человека — трагедия, гибель миллионов — статистика»…