Боль наверняка была сильной – я слышал хруст кости, – но правой рукой террорист проворно развернул пистолет. Прут отскочил от пола и ударил араба по правому запястью, выбив пистолет из руки как раз в момент выстрела. Крупицы горящего пороха ужалили мне щеку, пуля обожгла плечо. Пистолет упал террористу за спину, и правой рукой он потянулся к пульту.
Тут я схватил террориста и прыгнул к техасскому каньону. В воздухе я отпустил его, а он отчаянно пытался нажать на кнопку. Я отстранился и прыгнул на край выступа.
В пяти футах от дна каньона террорист взорвался.
Будто огромная ручища шлепком сбила меня с ног, и я прыгнул прочь от каньона, не успев услышать грохот и упасть лицом на камни. Спотыкаясь, я выбрался из ниши в Центре травмы и шока и рухнул на пол. Из плеча текла кровь, лицо саднило, дыхание сбилось.
Подошла медсестра и начала задавать вопросы, но я не мог вдохнуть. Наконец удалось набрать полные легкие воздуха, и постепенно дыхание наладилось.
Перед глазами стояла первая вспышка взрыва. Конца я не видел, но память услужливо воскресила подробности маминой гибели.
– Простите, что вы сказали?
«Я убил его, – стучало в голове. – Он взорвался, как мама».
Медсестра увидела кровь у меня на плече и пороховые ожоги на лице.
– В вас стреляли, – заявила она, отвернулась от меня и крикнула: – Каталку сюда!
К разочарованию медперсонала, оказалось, что кровоточит неглубокая царапина на плече, а остальные раны – пороховые ожоги. Медсестра перевязала мне плечо и тоненьким пинцетом извлекла крупицы пороха.
– Если их не убрать, у вас останется татуировка.
Медсестра еще не закончила, когда у двери кабинета появились двое балтиморских полицейских. Я спросил, зачем они здесь.
– Пулевое ранение. Нам пришлось о нем сообщить. Вы не поверите, сколько людей сюда попадает, когда не срастаются наркосделки. С полицией они разговаривать не хотят, а вот жить хотят очень. У нас лучшие специалисты, поэтому дружки и подбрасывают сюда подстреленных. Кто стрелял в вас?
Головой я покачал медленно, осторожно, стараясь не дернуть плечом, и уставился в стену.
Он погиб…
Медсестра нахмурилась и фонариком снова посветила мне в глаза: проверяла, сужаются ли зрачки, нет ли признаков сотрясения мозга.
– Это не мое дело. Полиции расскажете. – Она выключила фонарик и смазала ранки на лице неоспорином. – Тут даже пластырь не нужен. Держите раны в чистоте, и они заживут. Если снова не попадете под обстрел.
– Спасибо. – Я кивнул, по-прежнему глядя в стену.
Медсестра прошла меж копами, которые сторожили единственную дверь кабинета.