– Дэви, посмотри на меня!
Я повернулся к ней. Милли не улыбалась – она глядела на меня спокойно и серьезно:
– Я не буду заставлять тебя развивать темы, которые тебе неприятны. Ты имеешь право хранить личное в тайне. Судя по тому, как ты меняешь темы, ты никогда мне не врал. Я ведь права?
Я задумался над вопросом Милли, вспомнил наши нью-йоркские свидания, наши телефонные разговоры.
– По-моему, ты права. Врать тебе я точно не собираюсь. И не помню, чтобы хоть раз такое было.
Милли кивнула:
– С Марком получилось именно так – я не доверяла ему, вечно подозревала во лжи. Если выясню, что и ты мне врешь, между нами сразу все закончится. Понял?
Я уставился на Милли.
– Да, мэм, понял, – ответил я и взглянул на нее искоса. – Ух, так получается, между нами что-то есть. У нас роман, да?
Милли посмотрела на ковер.
– Похоже на то. – Она подняла голову и спокойно посмотрела на меня. – Да, у нас романтические отношения. Мы намерены выяснить, перерастут ли они в интимные.
Я опять принялся ерзать. Уши у меня покраснели, губы по собственной воле растянулись в улыбке. Милли вздохнула, уставилась на потолок, но уголки рта у нее подрагивали. Я отодвинулся от спинки дивана, прильнул к Милли и положил голову ей на плечо. Милли крепко обняла меня. Так и сидела, не произнося ни слова.
Чуть позже я начал свой рассказ. О папе с мамой и о побеге из дома. Как меня ограбили в Нью-Йорке. Рассказал про бруклинский отель и про инцидент в уборной. Про водителя грузовика, который хотел меня изнасиловать. Милли слушала молча, обнимая меня за плечи. Собственный голос казался мне далеким и чужим.
Прыжки и ограбление банка я упоминать не стал. Меня до сих пор мучили угрызения совести. До сих пор снилось, что меня поймают. Если расскажу о прыжках, то собью Милли с толку.
Наконец рассказ кончился, мой голос стих. Мне было стыдно, словно я только что признался в ужасных поступках. Я не мог смотреть на Милли, хоть она и сидела рядом и гладила меня по плечу. Моя щека у нее на плече, моя правая рука у нее на груди. Стыдился я и того, о чем умолчал, и чувствовал себя недостойным ее внимания и заботы. Боялся снова разреветься. Еще чего не хватало: я от первого приступа пока не отошел.
Милли обняла меня так, что я уткнулся ей в затылок. Я посмотрел ей в лицо: Милли зажмурилась, по левой щеке у нее текла одинокая слезинка. От такого мне самому захотелось плакать.
Потом мы оказались в постели.
– Все хорошо, – сказала она сначала. – В первый раз такое бывает. Второй раз будет лучше.
– Вот, говорила же я тебе! – сказала она потом. – О-ох… – Милли сделала глубокий вдох. – Получилось намного лучше.