– Извини, что так получилось.
– Не нужно извиняться. Тебе требовалось выплакаться. Я рада, что ты сделал это при мне.
В глазах у Милли было столько нежности и заботы, что я испугался, как бы слезы не вернулись.
– Я редко позволяю себе слезы, – проговорил я, вздохнув. – Не стоило мне вываливать все это на тебя.
– Мужчины! – раздраженно воскликнула Милли. – Почему у нас вся культура через задницу?! Плакать не стыдно. Плакать хорошо и полезно. Каждый имеет на это право, и ты в том числе.
Я в изнеможении откинулся на спинку дивана. Мама обнимала меня, когда я плакал.
Смотреть на Милли было трудно, а уходить не хотелось. Это и удивило меня. Что мне стоило метнуться обратно в Нью-Йорк? Сбежать? Причин для побега набралось предостаточно.
– Я заварю чай. – Милли поднялась и небрежным жестом взъерошила мне волосы.
Я поднял голову, и небрежный жест превратился в ласку. Милли ушла на кухню, а нежность ее прикосновения осталась со мной – я все еще ощущал тепло ее легкой руки.
Поднявшись, я поплелся в ванную. Глаза покраснели, из носа по-прежнему текло. Я умылся теплой водой, насухо вытер лицо и пригладил влажными пальцами взъерошенные волосы.
– Дэви, ты знаешь о моей семье все, а я о твоей – ничего. Как же так? – Милли принесла чай в гостиную на лаковом подносе.
Чашки и чайничек оказались японскими, с неглазурованными краями. Милли налила мне чая.
– Спасибо!
– Так что?
– В смысле?
– Твоя семья, – напомнила Милли.
Я пригубил чай:
– Очень вкусно! Восхитительно!
Милли подняла брови:
– Так я и думала. Дэви, ты внимательный слушатель и способен мгновенно сменить тему. О себе ты почти ничего не говоришь.
– Я… говорю слишком много.
– Ты говоришь о книгах, о пьесах, о кино, о еде, о достопримечательностях, о происходящем вокруг. О себе ты не говоришь ничего.
Я открыл рот, потом снова закрыл. Я и впрямь не рассказывал о себе. Прыжки, разумеется, не упоминал, а вот остальное…
– Ну, говорить особо нечего. Шикарных историй о четверых братьях у меня нет.
– Не сработает, – с улыбкой предупредила Милли. – Не хочешь говорить о себе – не надо. Но ты меня больше не собьешь с толку, обманом больше не заставишь рассказывать о моих охламонах.
Милли подлила мне чая, и я нахмурился:
– Я правда так поступаю?
– В смысле? Не говоришь о себе?
– Нет. Пытаюсь сбить тебя с толку?
Милли уставилась на меня:
– Да ты виртуоз, черт подери! Ни разу не видела человека, который так легко съезжал бы с темы.
– Я не нарочно.
– Ну конечно! – засмеялась Милли. – Может, ты делаешь это неосознанно, но однозначно с умыслом.
Я глотнул чая и уставился на стену. Милли поставила чашку на поднос и пододвинулась ко мне: