— А что… у нас на сегодня?
— Хочу прорепетировать на тебе…
— Как на кошке.
— Угу, как на Пусе. Знаешь, длинноволосые модели дико дорого стоят, поскольку их мало…
— Девочки питаются плохо. Волосы и не растут.
— Вот, а мне хочется воплотить твои измышления по поводу леди Годивы. Попозируешь? Для экономии?
Тут он слегка улыбнулся, хотя в целом был так же меланхоличен и отрешен. Никакого обольщения. Ни единой чувственной нотки.
— Нагота как элемент самопожертвования и добродетели, — пробурчал Сергей вроде как для себя.
— Конечно. Для экономии — святое дело. И ради добродетели. Вдвойне священно, — заговорщицки улыбнулась она.
— Как дивно мы друг друга понимаем. Там тепло, так что иди готовься.
— Леши, как я понимаю, не будет?
Она промокнула салфеткой губы.
— Нет, никакой особенный грим нам сегодня не нужен. И ты прекрасна своей естественностью. Так, чуть реснички, немного розового на губки… Ты это и сама можешь. Волосы распусти, ладно?
— Все? Тогда я пошла.
Он поймал ее за талию, когда она выходила из кухни, и чуть прижал к себе: вот видишь, я изо всех сил сдерживаю любовные порывы, но не всегда могу с собой совладать… Ниоле ответила ему, сжав его предплечье: да, я все понимаю, бедный ты, несчастный!
Сергей стоял за камерой, проверяя ее в последний раз, когда услышал за собой шлепающие шажки. Ниоле, одетая в снежно-белый махровый халат и тапки без задников, прошла мимо него и встала рядом со стулом.
— Чего делать надо? — спросила она совершено спокойно.
— Забирайся на стул — как на лошадку, верхом. Побудь леди Годивой. Пострадай за твоих подданных.
— Как скажешь.
И тут произошло то, чего Сергей так долго ждал и никак не ожидал получить так просто: Ниоле легко, даже без его просьб, скинула халат, под которым оказалась абсолютно голой, если не считать крошечных трусиков-танга бледно-розового, в цвет ее кожи, оттенка. Когда она села верхом на стул, тесемочка на бедре вообще стала незаметна. Ниоле поправила волосы и спросила, не оборачиваясь:
— Так нормально?
Сергей почувствовал, что в горле у него сразу высохло и он не может вымолвить ни слова.
— А? — повторила Ниоле, чуть оборачиваясь.
Сергей тихонько откашлялся:
— Да, вот так, чуть на меня… Ручку на бедро положи, так — горделиво.
Сергею удалось как-то унять это смешанное с невероятным удивлением… да, смущение. Он так долго добивался того, чтобы Ниоле перестала его стесняться, а когда это так неожиданно произошло, у него трясутся руки, отказывает голос… Он несколько раз нажал на кнопку.
— Так, Ниоле, — он постарался говорить возможно более деловито, — повернись анфас и сядь на краешек. Глазки подними к небесам, великомученица ты эдакая.