— Чевой-та там, а!? — вякнул голосок из-за решётки.
— Можно Вас, любезный? — подтолкнул я носком сапога монету под дверь в перегородке. Короткое шуршание и золотой исчез, как его и не было.
— Мне бы записочку передать.
— Не положено аристованным, значица так!
— Так я же не врагам каким, господину Магистру, прошение!
За перегородкой воцарилось молчание на целую минуту.
— Не положено, надо старшему смены сообщить!
— Ну и сообщи, если хочешь, только ведь тогда делиться придется,
— Ха, чем делиться? А и не было ничаго!
— Так, а я что говорю, что было? Не было. Но отнесешь весточку — будет ровно в пять раз больше! Я стал торопиться, в окне уже были видны вымпелы на донжоне замка майората.
— Давай на словах — а то я не шибко грамотный, а вдрух ты крамолу какую напишешь, мне за это карачун выйдет!
Вот ведь, перестраховщик хренов!
— Ладно, передай секретарю Магистра ордена Рыцарей Креста Герхарда фон Камелькранца, зовут его Гельмут, слово в слово: «Эскул. Тюрьма майората. Обвинение Дома Дориен». Повтори!
— Ну, эта, значица, Эскул. Тюрьма, короче. Обвинение Дома Дориен.
— Ну, хоть так, молодец. Только поспеши! И тебя ждет награда!
— Усё. Заткнись, приехали! — прошипел напоследок тюремщик. Карета проехала через подъемный мост под надвратной башней замка майората и свернула в правый проезд к тюремным воротам. Возница круто осадил лошадей, лихач долбаный, что стоило мне ещё пары шишек и неприятных минут…
Вывели меня на свет божий все те же служки, и я, хромая на правую ногу, с сапогом без каблука, поплёлся с ними по длинному тёмному коридору, полого спускающемуся к тюремному блоку. По ходу движения мы свернули несколько раз. Тюремщики освещением себя особенно не баловали, обходились одним плохоньким факелом, позволяющим не столько увидеть путь, сколько не стукнуться лбом о низкие своды.
Наконец, мы прибыли к очередной двери, которая хоть и выглядела неказисто, но на поверку оказалась прочной, из дубовых досок, сшитых полосами зачарованного железа. Вот оно как. Словно колдуна какого сажают.
— Располагайси, значица, будь как дома, но ни забывай чо в гостях! Га-га-га — шарканье мерзопакостных служек отдалилось после того как в двери дважды проскрежетал ключ. «Ну вот, есть время подумать», — сказал я себе располагаясь на копне слегка подопревшей соломы, сваленной в углу маленькой темной камеры и закрывая глаза.
>Вы помещены в тюрьму майората, чат, почта отключены. Возможность покупок на аукционе отключена. Вы можете пользоваться инвентарём. Приятной игры
Выход!
* * *
Запивая привкус биогеля ароматным сладким чаем, я сидел, нахохлившись, на кухонном стуле, завернутый в банную простыню и грея ладони о кружку. Всегда мерзну после выхода из Игры. Это у моего организма привычка после психиатрической реабилитации. После Бразилии полгода моим единственным другом была бутылка. Никого не хотел видеть, на звонки не отвечал, растерял друзей-приятелей. Только деду дверь и открывал. А когда он приходил и наводил в моём гадюшнике порядок, привозил еду, я тупо сидел в углу и смотрел на стену. Дед однажды не выдержал, задействовал свои связи, нажал какие нужно кнопки. Приехали пара молчаливых санитаров в веселеньких салатовых комбинезонах и улыбчивый техник с парой граммов счастья в автоинъекторе. Очнулся уже в Игре. Там мне была предоставлена полная свобода выбора. Но только там. В перерывах — в реале — здоровое питание, никакого алкоголя, прогулки за забором и терпеливый дед. Он не пришел только один раз. Я уже потом узнал. Бабулю похоронил. Светлую нашу, Ирину Сергеевну. И ведь ни словом, ни взглядом никогда не упрекнул.