Однако положение Ульбрихта не стало неуязвимым. Вторая угроза создалась во время первой антисталинской кампании Хрущева в 1956 году. Но ее единственным следствием была «чистка» группы Ширдевана—Вольвебера—Эльснера. Что было сделано после некоторой задержки, в начале 1958 года.
Политика этой второй волны оппозиции Ульбрихту особенно показательна, хотя бы своей осторожностью. С самого начала у внутрипартийных критиков Ульбрихта был выбит, так сказать, моральный козырь, если сравнить ситуацию в восточной Германии с тем, что было, например, в Венгрии. Ульбрихт не без оснований считал уместным подчеркивать, что даже в самый разгар сталинизма в Восточной Германии не было инсценированных судебных дел вроде процессов Райка и Костова и кровавых репрессий против правоверных коммунистов.) Те лидеры СЕПГ, которые оказались жертвами первоначальных сталинистских репрессий, все еще были в живых. Тот факт, что сам Ульбрихт был инициатором их реабилитации, вынудил наиболее вероятных лидеров партийной оппозиции, в частности Далема и Аккермана, поддержать его линию. Но еще важнее то, что, не имея моральных козырей, новые «фракционеры» не осмелились солидаризоваться с фрондирующими рядовыми членами СЕПГ и уж тем более с недовольными народными массами. По-видимому, они понимали, что в противном случае поставят под угрозу само существование режима, установленного СЕПГ, а тем самым и свои собственные шансы прийти к власти. В результате такой хорошо продуманной маскировки в центральном аппарате СЕПГ критики-ревизионисты из интеллигенции, выступившие в 1956 году, лишились возможности общаться с лидерами партийной оппозиции и по существу с самого начала оказались политически разоруженными. Это в свою очередь позволило Ульбрихту поставить «духовное брожение» под свой контроль и таким образом оказать огромную услугу советскому руководству, избавив Москву от второй революционной вспышки в Восточной Германии в тот самый период, когда ей пришлось иметь дело с польским восстанием и венгерской (октябрьской) революцией.
С трудом предотвратив крупную катастрофу в Центральной и Восточной Европе в 1956 году, Хрущев охотно позволил Ульбрихту упрочить личную власть и фактически предоставил ему полную свободу в проведении жесткого внутреннего курса, который тот считал необходимым. Это решение в значительной мере облегчалось проницательностью, которая отличает Ульбрихта как коммунистического политика. Хотя ой. видимо, с самого начала не симпатизировал идее десталинизации и, возможно, не доверял Хрущеву, он все же никогда не решался выступить против послесталинского советского руководства. Наоборот, полностью сознавая свою ответственность за сталинистский период и опасаясь, что именно эго Может побудить Москву прогнать его, Ульбрихт всегда безупречно участвовал в кампании по «ликвидации» сталинского наследства. В 1956 году, вернувшись в Берлин с XX съезда КПСС, Ульбрихт немедленно и открыто выступил против Сталина. К вящему изумлению партийных функционеров Ульбрихт заявил, что покойный советский диктатор уже не может считаться «классиком марксизма». В 1961 году, сразу после XXII съезда КПСС, Ульбрихт распорядился о срочном принятии всех необходимых мер для «картографической десталиннзации». Под этим имелось в виду переименование улиц, площадей и городов, снос памятников, ликвидация 8 Восточной Германии всего, что напоминало о Сталине.