Эти осязаемые проявления солидарности с советскими кампаниями развенчания Сталина Ульбрихт сочетал с попытками изобразить себя как последовательного антисталиниста. Некоторые из этих упражнений в самооправдании, несомненно, были для Ульбрихта не особенно приятны, ибо, в частности, они требовали от него возврата к истории старой Коммунистической партии Германии (КПГ), чтобы «доказать», будто он выступал против пораженческой стратегии и тактики Коминтерна в последние годы Веймарской республики. Несомненно, что его объяснения не принимались всерьез. (Так, на VI съезде СЕПГ Ульбрихт заявил, что Восточная Германия была избавлена от сталинизма, поскольку советская военная администрация состояла исключительно из ленинцев, и что восточногерманские коммунисты пошли на риск «недемократических» действий, дабы обезвредить «некоторых агентов Берия»? Эти невероятные утверждения вызвали стихийный, правда короткий, взрыв смеха у делегатов съезда.)[138] Но, пожалуй, не так уж важно, насколько убедительными были попытки Ульбрихта оправдать себя. Куда существеннее та невозмутимость, с которой он делал эти заявления. Каковы бы ни были политические симпатии Ульбрихта, он никогда не давал им влиять на свои личные цели. И он Добивался сохранения своего положения с каким-то сверхъестественным и почти безошибочным умением предвосхищать взгляды Москвы по злободневным вопросам. Тот самый инстинкт самосохранения, которым Ульбрихт с таким успехом Руководствовался в течение трех десятилетий правления Сталина, продолжает хорошо служить ему и в послесталинский Непчод. Наконец, все та же готовность «учиться на советском опыте». которую Ульбрихт столь естественно разыгрывал пои Сталине, помогла ему удержаться после кончины советского Диктатора и, безусловно, сохранилась и по сей день. Она подтвердилась, между прочим, той поспешностью, с какой СЕПГ Перестроилась в духе последней реорганизации КПСС «по Производственной линии» и ввела в восточногерманскую экономику различные формы материальных поощрений в соответствии с предложениями Либермана—Хрущева в СССР. Короче говоря, усердствуя по части формального разрыва с памятью о Сталине, Ульбрихт остался «пролетарским интернационалистом» старой советской школы. Быть может, в эпоху полицентрического коммунизма в этом есть какой-то анатомизм, однако именно за такое ценное качество Ульбрихт и удостоился вполне заслуженной высокой оценки Хрущева.
Учитывая подобный характер руководства СЕПГ, Хрущев Решил предоставить восточногерманским коммунистам некоторую внутреннюю автономию, и сделал он это, вероятно, без каких бы то ни было сомнений. Больше того, из имеющихся Материалов можно заключить, что сам Хрущев оценивал положение. сложившееся в Восточной Германии, в высшей стегни реалистически. Советский лидер, видимо, отлично понимал, что хотя у него достаточно силы для смешения Ульбрихта в любую минуту, однако контроль восточногерманского босса над партией и государственным аппаратом был таким, что Хрущев не мог снять его, не рискуя подорвать потенциально шаткую политическую структуру Восточной Германии. Прибавьте к этому, что Хрущев, по-видимому, полностью разделил мнение Ульбрихта об «особо сложных обстоятельствах» в Восточной Германии (так СЕПГ характеризовала враждебное народное окружение, в котором она была вынуждена действовать). Исходя из этого, советский лидер признал необходимость для ульбрихтовского режима проводить внутреннюю политику угнетения. Обращаясь к VI съезду СЕПГ в январе 1963 года, Хрущев с пониманием и сочувствием говорил о «трудностях социалистического строительства» в Восточной Германии. Поскольку «страна разделена на два государства с различными социальными системами, — заметил он,—классовая борьба в вашей республике часто принимает острые формы». Больше jroro, Хрущев призвал немецких писателей «быть бдительными» и никогда не забывать об открытых позициях Германской Демократической Республики, «столь близкой», как он сказал, «к миру угнетения, спекуляции и прибылей»