.
Хотя все эти заявления следует связывать с общим содержанием китайско-советского спора, они все же явным образом адресованы Гаване, этому латиноамериканскому партнеру Пекина. Они свидетельствуют о том, что в лице Кубы Хрущев обрел скорее ахиллесову пяту, а не троянского коня, на что он в свое время надеялся. Выходит, что Куба не такая уж пешка, какой ее изображали. И все же Кремль будет и дальше контролировать Кастро, пока из-за экономической блокады со стороны Соединенных Штатов дальнейшее существование Кубы как социалистического государства почти всецело зависит от ее торговли с Советским Союзом и его помощи.
Вот почему есть основания думать, что Кремль приветствовал бы более долговременное урегулирование карибского кризиса. Значительная часть всех инвестиций по программе советской экономической помощи была израсходована на Кубу, а перспективы кубинской экономики все еще представляются неопределенными. Каким бы ни был революционный потенциал Латинской Америки, Москве явно не улыбается возможность повторения в этом районе кризиса, подобного карибскому. Главным объектом внешней политики Кастро в начале 60-х годов была Венесуэла. Русские, конечно, знают, что возникновение революционного режима в этой стране могло бы в худшем случае ускорить термоядерное столкновение с Соединенными Штатами, а в лучшем — повлекло бы за собой обязательство Советского Союза субсидировать венесуэльскую экономику, которая уже сейчас обеспечила наивысший в Латинской Америке доход на душу населения. Этот высокий доход обусловлен главным образом экспортом нефти. Советский Союз, который сам имеет избыток нефти, видимо, счел бы санкционирование венесуэльской революции весьма дорогостоящим делом.
Поскольку сохранение Кубы как коммунистического государства в западном полушарии все еще в большой степени зависит от советской экономической помощи и закупок Советским Союзом сахара, можно ожидать значительного экономического давления Кремля на Кастро с целью добиться изменения его латиноамериканской политики. Советский Союз приступил к этому, судя по всему, в середине 1963 года. Кубинцы были вынуждены рационализировать свою экономику и признать, что допустили принципиальную ошибку, игнорируя первостепенное значение сахара в экономике их страны. Сетуя на протяжении пяти лет на «трагическую зависимость нашей национальной экономики от колебаний в производстве сахара»[197], кубинские революционеры намеревались довести валовой сбор сахарного тростника в 1970 году до 10 млн. тонн. Это позволило бы включить кубинскую экономику в систему стран — участниц СЭВа, что дало бы двойную выгоду с точки зрения «международного разделения труда»