Недоумение, которое вызывает у людей Запада, издавна привыкших к либеральному и индивидуалистическому образу мышления, доктрина Советского Союза и его действия, заставляет их вновь и вновь задумываться над одним центральным вопросом, хотя сформулировать его можно по-разному. Например, можно спросить: действительно ли руководители Советской России преследуют идеологическую цель или же они используют идеологическую доктрину и лозунги лишь как средство укрепления своей власти внутри страны и за границей? Можно поставить вопрос так: в чем Кремль заинтересован больше — в распространении «мировой революции» или же в расширении своей власти и сферы действия советского «священного писания»? Или иначе: являются ли советские лидеры националистами, использующими интернационалистские доктрины и лозунги в целях укрепления мощи советского государства, или же они по преимуществу интернационалистские доктринеры, использующие материальные и человеческие ресурсы народов Советского Союза, чтобы ускорить достижение провозглашенной ими цели — мирового коммунизма?
Ответы политических теоретиков и практиков на эти вопросы, являющиеся по существу вариантами одного-единст-венного вопроса, зачастую предопределяют их предсказания относительно будущих действий и противодействий коммунистов. Если советский лидер действует в основном как националист, то, по-видимому, он или его преемники в один прекрасный день придут к выводу, что Россия в своей советской форме — это попросту национальное государство среди многих национальных государств и что когда-нибудь международное сообщество государств будет состоять из множества отдельных стран, резко различающихся по идеологии и целям. Тогда было бы логично, чтобы советский режим отказался ют претензии представлять единственно возможную систему будущего, отказался от своей мессианской цели, достижение которой связано с тем или иным (риском и напряженностью, и попытался уладить свои разногласия с другими государствами по принципу «брать и давать» или «жить самому и не мешать жить другим». Если же считать, что честолюбие и эмоции советских лидеров не могут быть удовлетворены в рамках национальных или же меньших, чем всемирные, целей и что они будут менять свою тактику, но не откажутся от своего замысла, то остальной мир должен сделать вывод, что за каждым периодам ограниченного сотрудничества или частичного ослабления напряженности рано или поздно последует новое нарастание революционных и экспансионистских устремлений.
С 1917 года общественное мнение на Западе многократно и старательно искало признаки того, что революционный вулкан затух. Когда в 20-х годах новая экономическая политика привела к частичному восстановлению капитализма в сельском хозяйстве и розничной торговле, а также к большей свободе в области научной и литературной деятельности, западная общественность поспешила предположить, что Россия, подобно Соединенным Штатам эпохи Уоррена Гардинга, возвращается к тому, что на Западе принято называть «нормальным положением». В 30-х годах сталинский призыв к «(построению социализма в одной стране» был многими истолкован как отказ от притязаний коммунизма на весь мир. В годы победоносного союза с Великобританией и Соединенными Штатами многие западные лидеры поверили, что им удастся договориться со Сталиным о прочном послевоенном урегулировании.