Между тем продолжается «перетягивание на канате». С одной стороны—те, кто хочет, чтобы литература и кино «говорили» непосредственно с народом, с другой—те, кто боится, как бы режим не пострадал от слишком откровенного и неприукрашеиного изображения советской жизни и ее проблем. Ни одна из спорящих сторон не посягнула на основную посылку—право и обязанность партии руководить искусством и литературой в соответствии с собственным пониманием того, что лучше всего для народа. Вопрос лишь в том, насколько жестко или гибко надо пользоваться этим правом.
Все эти перемены, упоминаемые здесь вскользь, можно только приветствовать, ибо они приносят удовлетворение и дают заряд новой энергии многим слоям советского народа, десятилетиями переносившим исключительные трудности и страдания. Но нет — и пока еще нельзя дать — ответа на вопрос, является ли это ослабление напряжения в советской системе, а также напряжения в отношениях между властью и народом началом какой-то непрерывной липши, неминуемо ведущей к более счастливому будущему, или же все это будет время от времени прерываться столкновениями между народом, стремящимся к лучшей и более спокойной жизни, и коммунистическим руководством, полным решимости навязывать ему новые преобразования. Равным образом остается открытым вопрос, окажет ли внутренняя эволюция советской системы непосредственное влияние на роль Кремля в международной политике.
В одном отношении постепенная внутренняя «гуманизация» советского режима оказывает важное, хотя и не вполне отчетливое влияние на отношение к нему неприсоединивших-ся стран, поскольку постоянное, пусть и неравномерное улучшение условий жизни в Советском Союзе понемногу усиливает привлекательность образа этой страны в глазах лидеров и интеллигенции развивающихся стран. Наблюдая непрерывный подъем жизненного уровня, все большую уверенность в личной безопасности и расширение все еще ограниченной свободы духовного и литературного самовыражения, они скорее, чем в прошлом, смогут не обращать внимания на сохранение монопольной власти партии и все меньше будут замечать контраст между привлекательным разнообразием западной культуры и монотонностью советской жизни. В свое время перемены, внесенные Хрущевым, приведут к тому, что бедные, но честолюбивые страны станут смотреть на советские институты и программы как на образец. Это влияние окажется еще более сильным, если советское руководство будет по-прежнему поддерживать в Азии и Африке не только страны, ориентирующиеся на коммунизм, но и некоммунистические, а в отдельных случаях даже и антикоммунистические режимы, которые оно теперь называет «национальными демократиями».