Как только затихло победное «да!», которое выкрикнул Роман, подхватывая свою засыпанную снегом и грязью куртку, на дорогу, одинокую машину и двоих путешественников обрушилась гнетущая тишина. Пропали все звуки, включая волчий вой, треск веток и завывания ветра.
Из-за деревьев слева от дороги выступила исполинская фигура, больше похожая на галлюцинацию, чем на что-то реальное. Она состояла изо льда, снега и синего пламени, и от нее веяло таким нечеловеческим холодом, что становилось понятно: именно такой холод люди называют «могильным».
Не отрывая глаз от гиганта, Инюшкин прижался спиной к открытому проему машины и пошарил одеревеневшей рукой по спинке водительского сиденья. Нащупав ручку своей сумки, он быстро вытянул ее, извлек оттуда пухлый бумажный пакет и быстро развернул его.
– Мороз-Мороз, иди блины есть! – закричал учитель и изо всех сил швырнул в ледяного колосса содержимое пакета.
Мороз-Мороз ходи на кутью,
Не ходи на овес-пшеницу да на всякую пашницу!
Иди за леса, ходи за море,
Не дари холод, забери горе!
Фигура сделала странное движение и отступила за деревья, снова растворяясь в белом мареве снежной метели.
– В машину, быстро! – скомандовал Инюшкин, и через секунду «Лада Калина» уже на всех парах катила в сторону Наровчата.
– А что там было? – через некоторое время спросил Волкогонов.
– Блины жена напекла. А тут я как-то сообразил – это же поминальная еда. На поминках ее едят. Славяне такой едой задабривали Мороза, – ответил Инюшкин. – И заговор этот такой же. Чтобы накормить Мороза – чтобы он ушел.
– Понятно. Ну классно, что вы оказались правы и все получилось.
– Согласен. Только теперь нам есть в дороге нечего…
– Не страшно, я с собой бутеров набрал. И бабушкиных пирожков. Они очень вкусные.
– Замечательно. Тогда не пропадем, – впервые за поездку улыбнулся Дмитрий Николаевич и откинулся на спинку сиденья.
– Вот она, – сказала медсестра, открывая дверь в палату, и сокрушенно добавила: – Только не уверена, что Ирина Сергеевна сможет многое вам рассказать.
Инюшкин кивнул, и они с Романом переступили порог.
В помещении царил полумрак. Шторы были задернуты, а у постели больной горел маленький ночник на тумбочке. Обстановка была очень скромная, пахло затхлостью и больничной едой. На кровати под одеялом, поднятым до самого подбородка, лежала маленькая сморщенная старушка. Она не мигая смотрела в стену перед собой и на посетителей никак не отреагировала.
Дмитрий Николаевич вспомнил черно-белую фотографию, которую видел в потрепанном личном деле, но лежащая перед ним пожилая женщина никак не походила на бойкую Инессу Октябреву. Это уже был больше призрак, чем живой человек. Впрочем, сомневаться не приходилось – перед ними лежала именно она: исхудавшее и сморщенное лицо все так же обрамляло строгое каре, хотя волосы стали совсем белыми и редкими.