— Нет, можно! Нужно! Вы сами его так… Просто прошу вас, если опять он что-то такое сотворит… Иначе убью сейчас у вас тут прямо! Вот пистолет. Мой. Именной. Патрон — в стволе. Дарю. Вам. А его…
Опять возня послышалась, пощечины. Опять начальнический бас нечто успокоительно-невнятное долдонил, а после произнес:
— Ну все, товарищ Федоров! Мы сами здесь с ним… Мы выговор ему… Он мальчик неплохой.
Дверь вскоре отворилась, и появился генерал, поддерживая истерзанного сына. У того из ноздри кровь сочилась, ухо распухшее пылало, он прихрамывал. Яша невольно в сторону отскочил, услышал:
— Ну, сынка!.. Ну ты учуди-ил… — Генерал чмокнул сына в щеку. — Лихой! Не мамкин сын. Моя порода…
Из кабинета вышел зампострой, над Яшей постоял, похмыкал.
— Так кто же все-таки зачинщиком был? — Ответа не услышал. — Ну ладно, иди пока что пообедай. Потом найдем тебя.
Яша пошел и в самом деле пообедал. За спиной слышал он негромкое: «Отчислят. Выгонят!» Потом Яша сдавал постельное белье и робу, а клеши выходные, форменку, бушлат ему оставили, заставив где-то расписаться.
Последним зампострой с ним разговаривал.
— Дур-рак ты, Яша! — Впервые он назвал его по имени. — Дурак. На, вот тебе выписка. Там все оценки по экзаменам за первый курс. Давай-ка не откладывай и на заочку поступай. Но там с места работы справку надо. Понял? О море думать не бросаешь? Нет? Тогда иди-ка в «Нефтефлот». Там нужны люди. Ну если что, звони, а то какой-то простоватый ты. Эх…
Как домой ехал, Яша не запомнил. Тетя навстречу подалась.
— Что это ты среди недели? Случилось что-то?
— Выгнали.
Наверное, еще вчера южная осень была, как полагается, вечнозеленой, ласковой. Но в день, когда главный механик ледокола Яков Фишман, взяв культдни в пароходстве, прилетел из Архангельска на родину, дул «норд», хлестал косыми струями дождя, впрочем, довольно теплого. Асфальт песчинками, вкраплениями кварца под светом фонарей радужно вспыхивал, сверкал колюче, как спина осетра. Пришедшие, приехавшие на столетие училища разного возраста мужчины по одному и группами тянулись чередой к дверям меж двух двадцатипудовых черных якорей. Гостей встречали у порога брюнетистые вежливые курсанты-третьекурсники с чуть опереточными аксельбантами. Они любезно говорили каждому: «Салам алейкум». И кое-кто им отвечал, как полагается: «Алейкум ас салам». Однако чей-то голос за спиной Якова со смешком прихмыкнул ернически: «Ссала маленько. Ссала». Фишмана это покоробило…
А мраморная лестница все та же, только обколотостей на ступенях побольше; но заботливые надписи под стрелками, дабы не заблудились дорогие гости, не по-русски, к тому же — на латинице. В актовом зале тоже транспаранты, лозунги… Ну разве что лишь большая цифра «100» понятна! И речи, поздравления все ораторы произносили на гос. языке республики, даже те, для кого язык этот родным никак не мог быть; хотя бы для того же Александра Федорова, теперешнего завуча училища. Он, правда, по бумажке, но бойко, с выражением отговорил три минуты и на свое место — в президиуме, слева крайнее, — вернулся.