Чернильное сердце (Функе) - страница 66

Мо… Где же он? Мегги искусала все губы, чтобы они не дрожали, но знала, что страх сидит в ее глазах и что Каприкорн его видит. Как ей хотелось сейчас, чтобы сердце стало у нее ледяным, а губы – насмешливыми, а не дрожащими губами ребенка, у которого отняли папу!

Еще никто и никогда не смотрел на нее так. Мегги чувствовала себя мухой, которая приклеилась к липкой бумажке и ждет лишь, когда ее прихлопнут.

– Сколько ей лет? – Каприкорн оглянулся на Сажерука, как бы не доверяя Мегги ответить самой.

– Двенадцать! – сказала она звонко. Говорить дрожащими губами было нелегко. – Мне двенадцать. А теперь я хочу знать, где мой отец.

Каприкорн будто и не услышал ее.

– Двенадцать? – повторил он своим мрачным голосом, тяжело резавшим слух. – Еще два-три года, и она станет симпатичной, полезной штучкой, только кормить ее надо получше.

Он сдавил ей руку длинными пальцами в золотых кольцах – на одной руке было сразу три. Мегги попыталась вырваться, но Каприкорн крепко держал ее, глядя на нее своими бесцветными глазами, как рыбу, несчастную трепещущую рыбку.

– Отпустите девочку!

Вот когда Мегги впервые порадовалась, что голос Элинор мог звучать так жестко. И Каприкорн отпустил ее руку.

Элинор встала за Мегги и положила руки ей на плечи.

– Я не знаю, что здесь происходит! – набросилась она на Каприкорна. – Не знаю, кто вы и что вы и эти люди с ружьями творите в этой забытой богом деревне, да меня это и не интересует. Я здесь, чтобы эта девочка вновь обрела отца. Мы передадим вам книгу, которая так важна для вас, – пусть даже у меня по ней вся душа болит, – но вы получите ее обратно только после того, как отец Мегги закроет изнутри дверь моей машины. А если он по какой-либо причине захочет еще здесь задержаться, то мы хотели бы услышать это от него самого.

Каприкорн, не проронив ни слова, повернулся к ней спиной.

– Зачем ты привез с собой эту женщину? – спросил он у Сажерука. – Я же сказал: девочку и книгу.

Мегги сверлила Сажерука взглядом.

«Девочку и книгу». Эхо этих слов звенело в ее голове снова и снова. Мегги попыталась посмотреть в глаза Сажеруку, но он уклонился от ее взгляда, как будто мог сгореть от него. Как больно было чувствовать себя такой идиоткой. Такой ужасной, кошмарной идиоткой.

Сажерук присел на край стола и пальцами сжал одну из горящих свечей – очень мягко, очень медленно, как будто ожидая боли, маленького укуса пламени.

– Я уже объяснил Басте: милейшая Элинор и слышать ничего не хотела о том, чтобы мы уехали вдвоем, – сказал он. – Она никак не отпускала со мной девочку одну, да и книгу она выдала сопротивляясь.