:
Я простерт на ложе страданий и горя,
скорбь пронзает меня (насквозь);
мое стройное тело клонится к земле,
я падаю ниц к (людским) ногам
[339]Беды преследуют его отовсюду:
Я, знающий грамоту, превращен
из человека сведущего в ком глины; рука моя отвыкла от писания,
уста, владевшие речью, к ней почти неспособны;
я еще не старик, и (однако) стал тугоухим,
Зло торжествует, однако он еще не утратил надежды:
Сегодня позволь мне принести тебе все мои прегрешения,
вырви меня из рук врагов,
и когда увидишь, где я пал,
смилуйся надо мной.
Когда обратишь темные мои стези
в залитую дневным светом (дорогу),
позволь мне войти в твои ворота,
освобождающие от греха и проступков,
дай мне воспеть тебе хвалу;
позволь мне признаться, (ревом) быка,
тебе во всех моих прегрешениях
и позволь мне сказать о твоем величии
[341].
Подобные настроения содержатся не только в шумерских памятниках, но и в аккадских текстах. В следующем фрагменте покаянного псалма, который, если судить по характеру написания, относится к ранним годам периода Исина и Ларсы, звучит совершенно недвусмысленная нота:
Я не могу с помощью руки, простертой (ко мне) наследником,
высоко держать голову!
До каких пор я досыта есть не буду?
Собственной хорошей одежды я не имею,
не могу умащать свои члены маслом,
нищета проросла сорняками мне в сердце![342]
Можно было бы процитировать и другие, более обширные произведения, однако достаточно привести отрывок из длинного воззвания к Иштар, в котором предстательствующий за грешника жрец молит богиню:
Иштар — кто, как не ты, откроешь ему дорогу?
Услышь его моления!
Он обратился к тебе, он тебя ищет.
Твой раб согрешивший — сжалься над ним!
Он простерся ниц и громко молит тебя.
За совершенные проступки он возносит покаянный гимн.
Сполна он перечисляет благодеяния Иштар,
все, что помнит, и все, что забыл.
......................................................................
Он согрешил и о проступках своих говорит начистоту.
Об усталости, которой он изнурил себя, рассказывает подробно.
«Я совершил зло — мои проступки
Иштар мне возместила, я жарко плачу!
Я не испытываю сомнений, Иштар...»
[343].
Таким образом, представляется необходимым более пристально и детально рассмотреть особую религиозную концепцию личного бога.
Отметим прежде всего аспект понятия личного бога, заключающийся в обещании удачи. Личный бог ab ovo[344] выступал непосредственным блюстителем благополучия того, кто ему поклонялся. Жизненное преуспеяние индивидуума было поставлено в настолько тесную зависимость от бога, что тот, по существу, являлся персонификацией нуминозной силы, движущей личным успехом. Бывает (многие, вероятно, знают это по себе), что человеку внезапно начинает сопутствовать редкое, необычайное везение — и тогда возникает ощущение, будто здесь замешана некая сверхъестественная сила, проявившая интерес к делам смертного. Это вполне понятная наивная реакция, нашедшая точное выражение в заглавии одной появившейся не так давно автобиографической книги, написанной человеком, который считал себя обласканным жизнью: «Кто-то там, наверху, любит меня» («Somebody Up There Likes Me»).