Материя наследует материю. Эмоции, индивидуальность, желания – все возникает в организме, из химических веществ. Мозг – это всего лишь полтора килограмма крови, грез и электричества, и, однако, из этого обреченного на смерть куска материи возникают сонаты Бетховена, джаз Диззи Гиллеспи и желание Одри Хепберн провести последние месяцы своей жизни в Сомали, спасая детей. Неудивительно, что мы создали множество приспособлений (таких, как радиоприемники и радары), являющихся преобразователями, – аппаратов, которые переводят ощущения в электричество. Это неудивительно потому, что мы и сами – преобразователи. Уолт Уитмен был прав, написав: «О теле электрическом я пою». Каждая из клеточек нашего тела заключена в оболочку, насыщенную электричеством, и даже клетки нашего мозга искрятся энергией и бушуют, как совокупность крошечных гроз с молниями. Многие из наших приборов – это всего лишь донельзя упрощенные модели нас самих – наших рук, глаз и так далее. Мир говорит с нами на своих непонятных языках формы, цвета, движения, звуковых волн и запахов, и мы их все преобразуем в электрический диалект, на котором говорят наши тела, посылая сообщения азбукой Морзе и сигнализируя мозгу. Когда мы любим всем сердцем, всей душой, изо всех сил, это – электрическая страсть. Любовь развивается в нейронах мозга, и ее развитие зависит от того, чему обучились эти нейроны, когда мы были детьми. Эволюция предоставляет чертежи для строительства дома нашей жизни. Однако, как и в случае с домом, многое зависит от мастерства и опыта строителей, от законов и норм общества, от особенностей или качества материалов, не говоря уже об эффекте случайностей вроде торнадо, оползней или наводнений, аварий водопровода, прихотей приемщиков, контролеров, хулиганов или соседей. То, как мы любим, зависит от биологии – и от нашего опыта.
Если потребность в любви инстинктивна, неотъемлема, если она – часть энергосистемы, то как тогда ее можно еще и формировать? Люди – великие импровизаторы. Мы изменяем, мы создаем, мы изобретаем новые стратегии. Если пищи становится недостаточно, мы отправляемся туда, где ее больше, или меняем наш рацион, или выращиваем продовольствие, или синтезируем еду, или конструируем транспортные средства, чтобы привозить продукты издалека. И так легко мы приспосабливаемся потому, что не можем произвести большое потомство. Представители животного мира откладывают много яиц, дают большой приплод или часто рожают, и у них есть хороший шанс, что некоторые из их генов выживут и сохранятся в следующем поколении. Жизнь для них дешева. Лягушка мечет икру в залитый лунным светом пруд лишь незадолго до того, как большая часть этих икринок будет съедена хищниками. Если всего лишь несколько икринок выживут, чтобы стать головастиками, а несколько головастиков – лягушками, – все идет правильно. Лягушки в любом случае не мигрируют далеко, а если и мигрируют, то выбирают аналогичную среду обитания. Таким образом, лягушки следуют строгим правилам поведения. У них нет необходимости поступать по-другому.