В аэропорту, преодолев время еще раз, я сажусь на самого быстрого железного коня, который только доступен пассажирам нашего штата, и через несколько минут самолет взмывает в небо. Сначала слегка накренившись, он берет курс на восток. Мы быстро пересекаем «индейскую землю» (так летчики называют высоты, на которых летают такие легкие двухмоторные самолеты, как «сенека», «навахо» и другие) и вскоре, погрузившись в пурпурное небо, оставляем внизу все, даже погоду. На крейсерской скорости – более 1600 км/ч – мы летим почти так же быстро, как вращается Земля. Море внизу черное, и на волнах поблескивают струи солнечного света. Хотя водная поверхность кажется ровной, спокойной и безмолвной, я думаю о драмах, которые разыгрываются под ней во всех направлениях, о постоянном движении – вверх и вниз – всего океана, хлюпающего как чернила, которые разливаются кляксами по карте. В это же время сдвигаются с места и земные пласты. А когда море и Земля движутся согласованно, возникают рифы. В иллюминатор видно, что Земля круглая. Где-то внизу и далеко-далеко, невидимое глазу, находится всё, что я когда-либо знала, и все, кого я когда-либо любила.
Постепенно пурпурное небо уступает место синему, и мы приземляемся в аэропорту Орли, в пригороде Парижа. Там я пересаживаюсь на другой самолет и лечу к югу, в Перигор в департаменте Дордонь – в регион, известный своими трюфелями, паштетом из гусиной печенки и древней историей. В маленьком аэропорту Перигора я сажусь в такси. Дорога занимает около часа. За окном машины проносятся городки, разбросанные там и сям особняки, зубчатые холмы… И вот я в краю платанов, среди известняковых пещер. Мысленно возвращаясь на 30 тысяч лет назад, я вновь ощущаю неотступное желание узнать, кем и какими мы были много тысячелетий тому назад. Иногда прошлое узнать проще, чем настоящее, и легче увидеть, какими мы были, чем какими мы стали. Когда-то в этой долине цвели заросли можжевельника и орешника, росли липы, деревья грецкого ореха и дубы. Луга были покрыты ковром цветов, раскинувшимся среди зарослей земляники, ежевики и кустов смородины. Реки изобиловали лососем; болотные птицы ловили рыбу на их берегах. По долине бродили бизоны, зубры (предки испанских боевых быков), дикие кабаны, олени, кролики, лошади, каменные козлы, львы, медведи и носороги. По лугам разбредались стада северных оленей, и охотники эпохи мадленской культуры лакомились их мясом, носили, чтобы согреваться, их шкуры и использовали их жир для изготовления бездымных светильников вроде тех, которые до сих пор в ходу у эскимосов. Так называемые пещерные люди жили не в пещерах, а в палатках из шкур. Они селились около рек и ручьев, но иногда и рядом с пещерами, используя нависающие выступы над их входами для защиты жилища от дождя. Углубляясь в пещеры, предпринимая волшебные путешествия в Неизведанное, они стали раскрашивать влажные стены охрой, марганцем и древесным углем. Так из призрачного хаоса своего жизненного опыта они создавали то, что мы называем искусством.