К шести вечера в приемной остается лишь несколько взрослых, в кабинетах становится темнее. Вентиляторы по-прежнему перемешивают тяжелый, горячий воздух. Шпатели для осмотра языка валяются на полу. Длинная трещина на стене девятого кабинета извивается, как заживающий шрам. Единственная флуоресцентная лампа освещает кабинет, в углу которого валяются две пустые бутылки из-под кока-колы. Только в этом кабинете Рут и Дин осмотрели восемьдесят пациентов. «Конца и края этому нет», – говорит Рут, устало прислонившись к стене.
Вымотанные и потные, мы собираем наши вещи, пересекаем дворик и спускаемся по улочке к парковке, на которой нас ждет усатый шофер, чтобы развезти нас по домам. Всех нас разместили в домах самых высокопоставленных семей города Сан-Педро-Сула. Это роскошные дома, обнесенные заборами и охраняемые людьми с карабинами. Почти каждый вечер там нас ждет отличный ужин и оазис спальни с кондиционером.
На следующее утро начинаются операции, и я отправляюсь прямиком в ординаторскую – крошечное помещение, большую часть которого занимает огромный красный холодильник от фирмы Coca-Cola и десятки коробок с медицинскими картами пациентов. В узком темном коридоре я надеваю лавандового цвета костюм медперсонала, сине-белые полиэтиленовые бахилы, шапочку, как для душа, и медицинскую маску. Потом иду вниз по длинному коридору и сквозь вращающиеся двери захожу в небольшое помещение, освещаемое флуоресцентными лампами без абажуров. В нем два параллельных операционных стола, разделенные трехметровым проходом. Стены, облицованные синим кафелем, на уровне плеча переходят в зеленые, крашеные, а оливково-зеленый плиточный пол вымыт до блеска. Операционная заполняется суетящимися людьми в одинаковых масках и халатах.
Потом хирурги идут в прихожую, чтобы вымыть руки в двух белых фарфоровых раковинах, над которыми укреплены два больших цилиндра с водой. Врачи тщательно намыливают и чистят щетками ладони, пальцы, ногти и руки по локоть. Через десять минут они возвращаются и входят в операционную, высоко подняв руки, словно собираясь одновременно ими взмахнуть и произнести заклинание. Медсестра держит раскрытую перчатку. Дэйв Томас, высокий, величественный хирург почти сорока лет, работающий в Солт-Лейк-Сити, поджимает пальцы и погружает руку в перчатку. Потом, поджав пальцы другой руки, он погружает ее во вторую перчатку. После этого он натягивает латексные перчатки. Латекс, издав легкий хлопок, плотно облегает пальцы. Трем операционным уже больше восьмидесяти лет. Стена одной из них выложена из брусков плотного непрозрачного стекла. Несколько лет назад, когда вечером, во время операции, выключили электричество, Луис Буэсо выбежал на улицу и направил на стеклянную стену свет задних фар своей машины, а медсестры держали над операционным столом карманные фонарики. Два стола будут использоваться одновременно, что строжайше запрещено в Соединенных Штатах из-за возможности перекрестного заражения. Но в Гондурасе операционных мало, и не существует законов о профессиональной небрежности, так что мы можем по этому поводу не волноваться. Отсутствие таких законов также означает, что я могу перемещаться свободно, курсируя между стерильным и нестерильным мирами, то есть обладать привилегией, совершенно невозможной для вспомогательного, без медицинского образования, персонала в Штатах. Во всяком случае, большинство сегодняшних операций будет проводиться на ротовой полости, а рот, как известно, кишит микробами. В этой комнате с двумя столами врачи переходят от одной операции к другой, давая советы и наблюдая: таким образом их опыт удваивается.