Внутреннее убранство тоже сводилось к классическому деревенскому — все деревянное, спят на лавках, дед на беленой печи, снедают за общим столом. За него он меня и усадил, не забыв про угощение — каравай, печеные яйца, зеленый лук, медовые соты и ковш браги. Бражку я не очень уважал, монастырское вино было куда как привычнее, но отказывать хозяину было неприлично, посему я, пригубив из ковша, отдал его обратно и принялся за остальное. К слову сказать, желудок не урчал, но рот угощению обрадовался. Наверное, тело, данное Создателем вновь, не чуралось простых радостей.
Дед Сах, уговорив ковш почти до донышка, утер рот широким рукавом и тихо, почти робко, попросил:
— Святой отец, а… покажи райдал?
— Чего показать? — опешил я. Если в их краях так называют татуировку Ока на ладони, то ему об этом просить не резон — знают все, от Оцилона до Колючих гор, что негаторы встречаются один на десять послушников.
— Кинжальчик свой, как ты его нарек.
Я небрежно закинул руку за спину. Гостю не следует обнажать лезвие при хозяине, но раз он просит… Реакция старика меня поразила — он отодвинулся на край стола и посматривал на меня оттуда с настороженностью. Пожав плечами, мало ли какие у него причуды на старости, я медленно вытащил свою гомлинобойку и положил на стол.
— Это все объясняет, — словно соглашаясь с чем-то, кивнул дед, рассматривая лезвие. Притронуться он, почему-то, не рискнул. — Столь молодой монах, только семинарию закончил, пусть даже Академию, только бы в послушники идти…Ан нет, выпала доля по лесам бродить, чудищ резать.
— Дед, объясни, — не выдержал я. — Райдал, как ты сказал — это кинжал? И почему ты думаешь, что я молод? Да мне за сорок перевалило позапрошлой весной!
Сах долго смотрел на меня. Не пристально, но подозрительно, не испуганно, а просто смотрел единственным глазом.
— Вот что, отче, — молвил он наконец. — Я воевал во времена Черной войны и разных чудес насмотрелся. Как люди умирали и тут же поднимались зомбями и шли харчить своих же. И поднимал их не маг, а сама земля, ибо проклятье в ней было. Как раны излечивались от молитв. Как мороки лесные, детьми обернувшись, прибивались к солдатам на ночь, а поутру вся еда была отравлена. Как осажденные орки с голодухи ели камни. Как солнце вставало над Сейной и долго висело на одном месте, и люди говорили, что это оно от удивления — вчера была империя, сегодня нет…
Он сделал паузу, осушая мимоходом ковш.
— Поэтому я ничему не удивляюсь. Что тебе за сорок, а вид как у двадцатилетнего — верю. Что по лесам скитался, Выжег разоренный прошел, да Гомлину падь с ее проклятыми колодцами — верю. Что кинжал этот у тебя, и ты им ловко машешь, аж зверя больше себя зарубил — тоже верю. Но все вместе… Нет, конечно, верю, но не могу сказать, что это случайность.