Он предвидел, что, несмотря на пренебрежительное к нему отношение, Коротков обрадуется его появлению, и не ошибся. Все подследственные стремятся к какой-то определенности и трудно переносят медленное течение следствия. Коротков не составлял исключения.
Войдя в палату, Журавлев взял из-за стола стул, поближе подвинул его к кровати и спросил о самочувствии. Коротков не жаловался. Журавлев объяснил, что хочет записать допрос на магнитную ленту, но, может быть, лучше сначала просто поговорить откровенно?
— Можно и поговорить, — охотно согласился Коротков.
Журавлев поставил магнитофон на стол, не включив его, заложил руки за спину и прошелся вдоль кровати взад-вперед.
— Вы, Коротков, при последней нашей встрече сказали инспектору Синельникову, что познакомились сначала с Казалинским, а потом уже с Перфильевым. Обрисуйте, пожалуйста, на какой почве произошло знакомство с Казалинским.
Коротков здоровой рукой взъерошил свои и без того спутанные волосы и спросил:
— Вы в колхозе «Золотая балка» с Сидоренковым говорили?
— Нет, но я знаю, чем он занимается. С ним беседовал работник ОБХСС.
— Ну так вот… Сидоренкову надо было десять кубометров стройматериалов достать. Он мне сказал, что директор базы Казалинский в принципе всегда готов это устроить, но он терпеть его не может, Сидоренкова то есть. Не хочет с ним связываться. А я ему неизвестен, со мной он согласится иметь деловые отношения. А я внакладе не останусь. Так говорил мне Сидоренков.
— А почему Казалинский не терпел Сидоренкова?
— Просто из осторожности. Этот Сидоренков три раза сидел.
— За что?
— За такие вот штучки.
— Но как же вы подошли к Казалинскому?
— У него есть слабость.
— А именно?
— Он любит золотые червонцы царской чеканки.
— Они у вас были?
— Не у меня. У Сидоренкова.
— Такой осторожный человек… — с сомнением сказал Журавлев. — Как же от незнакомого принимать?
— Я сказал, что от Сидоренкова. Как он просил.
— Непонятно. Казалинский же его, как вы говорите, боялся. Не увязывается, знаете ли.
— Все на месте. Клешня не хотел контачить с ним напрямую. А через прокладку не возражал.
— Вы, значит, служили только прокладкой? — Вопрос был не без подвоха, но Журавлев и не скрывал этого, зная, что Коротков тоже все поймет.
— Вы ж предлагали откровенно, а сами ловчите. Я не пешка, — сказал Коротков.
— Я не считаю вас пешкой. Наоборот. — В этих словах Журавлева заключался уже не подвох, а очень опасный для Короткова смысл. И тот опять все оценил.
— Не надо лишнего, — деланно-умоляюще попросил Коротков. — Я получал свою долю, но не надувайте этот шарик так сильно, может лопнуть.