Мне идти в четвертый класс, школа была тогда одна на весь город, так что я, можно сказать, входил сразу в городское общество. Но первым знакомцем сделался сосед по дому, из четвертой квартиры, Игорь Шальнее. Отец у него работал бухгалтером на заводе. Мы были ровесники, и он тоже в четвертый перешел, и потом мы за одной партой сидели семь лет.
Сошлись мы без всякой подготовки. Я как-то утром по лестнице спускался, скрипучая такая лестница, а он из своей квартиры вышел с кружком от конфорки с кухонной плиты и железным прутом с крючком на конце — была тогда мода катать кружки и обручи по тротуарам. Левой рукой задашь обручу начальную скорость, подцепишь его крючком и катишь, а он звенит. Если человек семь кучкой обручи катят — целый оркестр, приятно слушать.
Увидел он меня, и спрашивает:
— У нас живешь?
— В шестой квартире.
— Ты кто?
— Толя Серегин, — говорю.
— Это тебя так мама-папа зовут, а взаправду как?
Я сообразил, о чем он, отвечаю:
— Серьга. — Так меня в Москве на Малой Бронной прозвали.
В те времена все ребята поголовно клички имели, по большей части от фамилии. Он говорит:
— Я — Эсбэ.
— А что это — Эсбэ?
— Справочное бюро — сокращенно. Я все знаю.
Ну я, конечно, не очень-то поверил, москвичу баки забить — голову заморочить — не так-то просто, но вообще-то скоро обнаружилось, что он действительно знал много таких штук — мне и не снилось. Он показывает свой крючок и конфорочный диск, спрашивает:
— Умеешь?
— Нет, — признаюсь.
— Айда, покажу.
Он повел меня на ту улицу, где кирпичные дома стояли, — это центральная улица была, Горького, как в Москве. Только на ней асфальт и имелся.
За час освоил я это дело, и поговорили мы о том о сем. Он, между прочим, спросил, есть ли у меня поджига, а я и не слыхал, что это такое.
— Эх ты, Серьга! — сказал мне Эсбэ, как больному. — Хочешь быть жертвой, да?
Я не ведал, что значит стать жертвой, даже слова такого никогда не встречал, поэтому, чтобы не выдать своего невежества, задал неопределенный вопрос:
— Почему?
— Без поджиги тебя кто хочешь может подстрелить. Айда!
Он повел меня к сараям и там, в закутке, вынул из кармана своих штанов револьвер, ненастоящий, конечно, но очень красивый — глаз не оторвешь.
— Это браунинг, — говорит. — У меня есть еще маузер, вот такую доску с двадцати шагов насквозь пробивает, и пуля улетает дальше. — И показывает пальцами — доска получается сантиметров пять толщиной.
Я уже освоился с ним немного и подначиваю:
— За горизонт улетает?
Оказалось, напрасно подначивал.
У Эсбэ уши сделались розовые — оскорбился. Достает из другого кармана коробок спичек, прилаживает одну спичку к револьверу — там на деревянной рукоятке маленькая скобочка из стальной проволоки, спичка втыкается так, чтобы головка легла на прорезь, сделанную в казенной части ствола.