, на кой дьявол нужна тогда правда?
– Правда всегда нужна, какой бы она ни была.
– Оставь, пожалуйста. Если я верю, что ты меня любишь, для меня это и есть правда. И если я верю, что ты прекрасна, то ты такова. Я не могу пойти дальше твоей маски. Никто не может. Существует лишь то, в существование чего мы верим. В данный момент я вижу, как ты стоишь здесь, передо мной, и не очень-то много знаю о твоих намерениях… Твои слова, твои жесты… все ли они – компоненты маски? Ты – загадка для меня, как и я для тебя. Но если ты предлагаешь мне разгадку своей тайны и я ее принимаю, то какая разница – настоящая она или нет, можешь мне сказать? Для меня она все равно – разгадка. – И прибавил после небольшой паузы: – Вот только не знаю, к чему я все это тебе говорю… Извини, пожалуйста, я тебя прервал…
Я догадалась о хитроумной западне, которую он для меня готовил. Эти рассуждения, казавшиеся столь уместными, были не чем иным, как обороной. Женс прекрасно осознавал, что на него надвигается, и из кирпичей банальной логики строил защитную стену. Тем не менее его слова о том, что он не знает, зачем это говорит, заставили меня сомневаться относительно его истинных целей.
Он хитрый лис, но ведь и перед ним – не первоклассница.
Пока Женс произносил свою речь, я пыталась составить представление о том, как именно отражается свет от моей одежды. Красота нуждается в ярком полуденном свете, но нам, наживкам, приходится импровизировать с тем, что под рукой. Я наклонилась, вызвав целую волну отблесков на одежде, расставила ноги, уперев правую руку в бедро. Выражение лица – бесстрастное.
– Как бы то ни было, если вы желаете, чтобы я притворялась, именно это я и буду делать, – монотонно произнесла я. – Я дам вам то, о чем вы просите. И плевать на ваши мотивы. – Согнув левую руку, растопыренными пальцами я оперлась о край комода. – То, что вы просите…
Руки к голове, словно приглаживают волосы, начинаю слегка задыхаться. Внимание добычи будет приковано к моему лицу, помещенному в рамку из моих рук. Правая рука медленно ползет вниз – взгляд Женса неизбежно будет следовать за ней. Я остановила ее на уровне бедра и отвела в сторону.
Казалось, на сцене воцарилось спокойствие. Если бы кто-то был свидетелем этого действа, он подумал бы, что старик уснул, но я-то знала: мне удалось пробить брешь в его защите. Сам Женс называл эту фазу «комендантским часом»: псином, полузатопленный наслаждением, начинает бунтовать, а разум стремится сдержать его в тисках навязанного перемирия.
– Ты… хороша, – зашептал он. – Но есть предел, есть у этой маски потолок, и ты это знаешь… Ни одна наживка не прыгнет выше его. Ты проиграешь.