Тогда стратегию поменяли: отпустив мою руку, он схватил меня за волосы. И оторвал меня от пола, держа только за клок волос. Клейкая лента, залеплявшая мой рот, вздулась от вопля. Я пыталась как-то удержаться на тех двух штуках, которые, горя и дрожа, пытались вновь стать моими ногами. Еще рывок за волосы – и я, спотыкаясь, двинулась вперед. Когда с дядей Хавьером случился инсульт, превративший его в колясочника, он говорил, что самое худшее – ощущать ноги полностью бесполезными, «как нечто такое, что стало для тебя лишним». Я не была колясочницей, но похоже, мне снова нужно было учиться ходить: я скользила, стукалась коленями об пол, снова поднималась – и все это одновременно, как в комедии. Наконец мои ноги (без обуви в одних, носках) как-то сумели скоординировать свои действия, и дерганье за волосы несколько ослабло.
– Дай-ка мне пройти, сынок.
Мы вошли. Я догадалась об этом по изменившейся полоске света под нижним краешком повязки. И эта догадка уберегла меня от вывиха лодыжки, поскольку я оказалась готова к тому, что меня ждет лестница, до того, как нащупала первую ступеньку. «Подвал, естественно. Он ведет меня в подвал». Облегчить мне задачу передвижения в его планы явно не входило: он заставлял меня спускаться без всяких пауз, таща за волосы, все еще скрюченную, с завязанными глазами. Ему было до лампочки, поранюсь я или нет, сломаю ли я себе ногу; как и для всякого истинного филика Жертвоприношения, самое главное было – держать меня в подчинении, а не сохранить в целости. На последнем участке лестницы, там, где она поворачивала, была маленькая площадка. Я потеряла равновесие – и вот здесь почувствовала руку, поддерживающую меня за талию. Так что, несмотря ни на что, моя целостность его все же заботила. Впрочем, он тут же потащил меня дальше.
Еще больший холод, запах сырости – это мое первое впечатление о подвале. Сильнейший удар правым бедром об угол металлического стола – это второе. Я подскочила и взвыла от боли, из глаз брызнули слезы, подтекло и немного мочи. В ответ – сильный рывок, но уже через секунду мы остановились. По-видимому, другой его хитроумной тактикой – с тем, чтобы показать, какой он мачо и какой властью надо мной обладает, – было принуждать меня к неким действиям, не говоря, чего он хочет. На этот раз я должна была догадаться, что он желает, чтобы я встала на колени. Рывки, толчки – но вот я и на коленях. Коснулась стены руками и ногами. Ледяное железное кольцо, громко лязгнув, защелкнулось на моей влажной от пота шее, и сзади послышался шум какого-то регулировочного механизма. Я не могла ни сесть, ни встать, что очень огорчило, потому что я хорошо знала, во что можно превратиться за несколько часов стояния на коленях.