.
– А ты? Что будешь делать ты?
Я не допустила ошибки – не стала скрывать собственные сомнения:
– Не знаю. Я тоже должна принять решение.
– Тогда мы в одинаковом положении, – улыбнулась Вера.
– Да, в одинаковом.
Мы обнялись, и пока я чувствовала, как ее тело дышит, прижавшись к моему, пришло понимание, что та девочка с лопнувшими барабанными перепонками, о которой я заботилась всю жизнь, исчезла навсегда. Теперь – другое, теперь мы с ней – и Вера, и я – две женщины с различными судьбами. Уже ни одна из нас не нуждается в другой. Обе мы наконец одиноки.
И как раз именно поэтому обе мы наконец вместе.
Остальное можно описать просто: я наводила порядок на столе. Именно таким были впечатления от последующих дней: я чистила свой мир и ждала, что же будет дальше. Мигель поправлялся, и, хотя виделась я с ним не часто, меня радовало, что с каждым разом его пульс становился более полным, а взгляд – более внимательным. Говорили мы мало и ни разу – о будущем. Нужно было дождаться, когда он наберется сил, и тогда я смогу поговорить с ним и о своих сомнениях, и о надеждах, и о пока еще далекой тени моего решения.
Между тем пришлось наводить порядок и на чужих столах. Клаудия оставила больше вопросов, чем ответов, но при этом начала распространяться идея, что Йорик – это инновационная находка. Последним свидетелем этой маски, кто был способен о ней рассказать, оказалась я, и до выписки явились несколько высокопоставленных посетителей: Винсент Джолия и Стивен Барт из Отдела криминальной психологии ФБР в Виргинии и Жан-Поль Ален из Парижа, большой друг и многолетний соратник Женса. Я чувствовала себя ярмарочной диковинкой. И повторяла одно и то же, как попугай, за исключением того, что было связано собственно с Женсом. Новый директор Психологии – перфи Рикардо Монтемайор, – как и новый уполномоченный по связям с правительством Гонсало Сесенья, сказал, что для всего мира Женс и так давно мертв, так что нет нужды убивать его во второй раз. Тем не менее это не стало поводом отказать ему еще в одних похоронах.
Похороны состоялись в Барселоне, спустя три дня после моей выписки, и были совсем не публичными, закрытыми, но Сесенья, к моему удивлению, меня пригласил. И я, к еще большему своему удивлению, это приглашение решила принять. Села на самолет и молча, в сторонке, постояла на помпезном кладбище, где находится пантеон семьи Женс, в котором и была установлена урна с его прахом. И подумалось, что этот мавзолей с горгульями на фризах, напоминающими маски, – самое подходящее место для его останков: целый театр с каменными куклами, финальный занавес для сеньора Пиплза, человека, который показал, что люди – актеры, что мир – сцена и что все это гораздо раньше знал другой человек – лет за пятьсот до него. И я вспомнила того человека, гораздо более от нас далекого.