Рот Васи приоткрылся в удивлении. Касьян осушил свое вино.
— Я был тут раньше, — сказал он. — В этом дворце. Давно. Кое — что искал. То, что потерял. Что было недоступно мне. Почти. Не совсем. Думаешь, я найду это снова, Вася? — его глаза были блестящими и далекими. Он притянул ее ближе. Васе было не по себе.
— Слушайте, Касьян Лютович… — начала Вася.
Она ощутила, как он напрягся, слушал, но не ее. Вася притихла и медленно уловила тишину: странную тишину, что собиралась за ревом и стуком праздника, что медленно разрасталась с шелестом зимнего ветра.
Вася забыла о Касьяне. Казалось, кожу сняли с ее глаз. В запахах, дыму и шуме боярского праздника в Москве проступил другой, незаметный мир, что тоже праздновал.
Под столом сметало крошки создание в роскошном одеянии с пухлым животом и длинными усами.
«Домовой», — подумала Вася. Это был домовой Дмитрия.
Крохотная женщина с шелковистыми волосами ходила между тарелок по столу Дмитрия, порой толкая кубки не подозревающих мужчин. Это была кикимора, у домового порой была жена.
Шелест крыльев сверху, и Вася посмотрела в немигающие глаза женщины, а потом та пропала в дыму. Васе стало не по себе, ведь птица с головой женщины была воплощением судьбы.
Вася ощущала вес взглядов тех, кого видела и не видела.
«Они смотрят и ждут… чего?».
Вася посмотрела на дверь и увидела на пороге Морозко.
Он стоял в свете тусклого факела. За ним свет огня лился в ночь. По форме и цвету он был человеком, кроме непокрытой головы, лица без бороды и снега, что не таял на его одежде. Его наряд был синим, как зимние сумерки, обрамленным инеем. Его черные волосы трепал ветер с запахом сосен, что плясал и прогонял запахи из зала.
Музыка стала свежее, мужчины сидели прямее, но никто его не видел.
Кроме Васи. Она смотрела на демона мороза, как на призрака.
Черти повернулись. Птица сверху расправила большие крылья. Домовой перестал мести. Его жена застыла, и все замерли.
Вася пошла к центру, среди шумных столов, среди глядящих духов, туда, где стоял Морозко и смотрел, как она идет, чуть изогнув губы.
— Как ты сюда попал? — прошептала она. Рядом с ним ощущался запах снега, лет и дикой ночи.
Он вскинул бровь, глядя на следящих чертей.
— Мне нельзя присоединиться к толпе? — спросил он.
— Но зачем тебе? — спросила она. — Тут нет снега, нет диких мест. Разве ты не король зимы?
— Праздник солнца старее этого города, — ответил Морозко. — Но не старее меня. Они когда — то душили девиц в эту ночь, чтобы призвать меня и прогнать, чтобы им осталось лето, — он смотрел на нее. — Теперь жертв нет. Но я порой прихожу на праздник, — его глаза были светлее звезд, отдаленные, но смотрели на красные лица вокруг с холодной нежностью. — Это все еще мой народ.