Любую страсть и душит и гнетет
Семейных отношений процедура…
Никто в стихах прекрасных не поет
Супружеское счастье: будь Лаура
Повенчана с Петраркой, — видит бог,
Сонетов написать бы он не мог!
В дверях появилась Машенька. Губы поджаты, белые ресницы полуопущены на круглые совиные глаза. Сергей по опыту знал, что это плохой признак.
— Что там стряслось? — недовольно спросил он, поднимаясь из — за стола.
— К редактору, — отчеканила Машенька и, не вдаваясь в подробности, вышла из комнаты.
— Ты ничего не слышал, Володя? — спросил Сергей. — У Машеньки такое похоронное лицо…
— Какая-нибудь кляуза… Наверное, пришла с утренней почтой. «Уж не Логвин ли опять?» — подумал Сергей. Бывший управляющий трестом леспромхозов при всяком удобном случае мстил Волкову. Нет-нет и позвонит Голобобову с опровержением какого-либо материала Сергея. В этом году весной Логвина назначили заместителем председателя горсовета. Сергей однажды встретился с ним на совещании работников городского коммунального хозяйства. Невысокий, с вытянутой огурцом лысой головой, Логвин аж позеленел, увидев его.
В коридоре Сергей повстречался с женой. Лицо красное, злое и немного растерянное. Сергей хотел остановиться и поговорить с ней, но Лиля, хмуро взглянув на него, сказал:
— Допрыгался, голубчик? — И прошла мимо, стуча каблуками.
Все это начало не на шутку раздражать Сергея: сговорились все против него, что ли? Никакой вины он за собой не чувствовал, — правда, такая у журналистов жизнь, никогда не знаешь, откуда гром грянет. И хотя настроение было испорчено, проходя мимо стучавшей на машинке Машеньки, он мрачно пошутил:
— Приказ об увольнении печатаешь?
Машенька взглянула на него своими круглыми глазами с редкими ресницами и негромко, чтобы редактор через приоткрытую дверь не услышал, сообщила:
— На тебя бумага из милиции пришла.
— Черт возьми, — сказал Сергей и, назло Маше плотно прикрыв дверь, вошел в кабинет. Он сразу успокоился, решив, что тут какое-то недоразумение.
У редактора сидели секретарь партбюро Леонид Васильевич Пачкин, Лобанов и дядя Костя. Голобобов, навалившись огромным животом на край стола, протянул руку.
— Садись, — кивнул на стул редактор.
Он сморщился и потрогал припухшую щеку. Наверное, у Александра Федоровича всю ночь зуб болел: лицо помятое, под глазами желтые мешки. Он откинулся на спинку своего огромного дубового кресла, положил руки на подлокотники и взглянул на Сергея усталыми, немного покрасневшими глазами. Дядя Костя что-то чиркал карандашом в макете. Пачкин и Лобанов изучающе смотрели на Сергея, и лица их не предвещали ничего хорошего.