Может быть, когда он впервые почувствовал, что в семье неладно, нужно было что-то сделать, предпринять? Он ничего не стал делать, даже закрыл глаза на явную измену жены… Зачем себя обманывать? То, что Лиля ему изменяет, он почувствовал сразу и не нашел в себе мужества порвать с ней. Он оставил все так, как есть. В какой-то мере это было даже удобно: никаких трагедий, перемен. Жизнь течет себе, как река, не выходя из берегов. Возможно, он еще и продолжал любить Лилю, страшился навсегда потерять ее… И Лена совсем не торопила его порывать с семьей, а наоборот, ничего не обещала и ничего от него не требовала… И вот здесь, в больнице, он понял, что так дальше продолжаться не может: он должен прибиться к какому-то одному берегу… Но к какому?
С Лилей, в общем, все было ясно: она давно отдалилась от него, у нее своя жизнь — эти поездки в Ленинград и Москву, — и разрыв неизбежен. С Леной все обстояло сложнее. Сергей чувствовал, что она тоже не принадлежит ему, хотя, казалось бы, у них все прекрасно… И будет ли когда-нибудь принадлежать, он не знал…
Как бы там ни было, нужно начинать жить по-новому. А если так, то нужно разом рвать все, за что раньше по инерции бессознательно цеплялся. Рвать решительно и бесповоротно. И все-таки он не ожидал, что это произойдет гораздо скорее, чем он думал…
Однажды, сидя в своем «колоколе», Сергей отложил в сторону ручку и задумался. Только что прошел дождь, и на стекле еще не просохли извилистые дорожки, еще мчались над больничным парком легкие облака, а ветер с шумом налетал на зазеленевшие деревья, но уже в грозовом небе то тут, то там раскрывались голубые оконца и оттуда ударяли в глаза ослепительные лучи.
Задумался Сергей не просто так. Здесь, в больнице, он вдруг охладел к своему недописанному роману. То ли от тяжелейшего физического потрясения, то ли оттого, что он смутно чувствовал, что в жизни его что-то переменилось, он вдруг понял, что работа над романом — это бегство от самого себя. В его жизни сейчас происходили более значительные по своему драматизму события, чем те, которые он описывал в романе. Да, он работал, но это уже было не творчество, а инерция… Снова и снова перечитывал написанное и все более разочаровывался: какая-то неинтересная, придуманная жизнь… Не люди, а схемы! Как он мог написать такое?.. Вспомнились вечера, когда он радовался написанным страницам, а теперь ему было стыдно…
И вот сегодня, когда прозрачный летний дождь промчался над городом, протрезвонив по крышам, как на ксилофоне, и смыл с деревьев пыль, Сергей понял, что не будет продолжать роман. Если то, что он написал, можно было назвать романом. Романом без названия. Он когда-нибудь напишет другой роман. С названием. И не будет вымучивать из себя героев. Если он после удара ножом выкарабкался, выжил, то герои его романа не перенесли этого потрясения и погибли для него. Чем крепче он чувствовал себя, тем больше худели, бледнели его герои. Становились дистрофиками. И самое удивительное: Сергею не хотелось их лечить, делать им переливание крови, пичкать витаминами. Ему хотелось поскорее их похоронить. И на могиле, вернее на романе, поставить крест…