— Никого я ждать не буду, — отрезал Сергей. — Альманах давно в типографии.
— Я не подпишу.
— Опять струсил?
— Вот приедет Дадонов, пусть он и решает этот вопрос… Пять дней-то можешь подождать?
— Я и часа больше не буду ждать. Я не могу с тобой в одной редакции работать! — сказал Сергей, направляясь к двери.
Когда он уже взялся за ручку, Лобанов задвигался в кресле и хрипло крикнул:
— По закону ты должен две недели отработать… Слышишь, Волков!
— Я тебе ничего не должен, а вот ты мне должен за два фельетона и очерк… — обернулся Сергей. — Запомни, когда-нибудь я потребую с тебя долг, Лобанов!..
— Все верно, уходи из газеты, бросай к черту свою профессию и… как это у Ильфа и Петрова?.. переквалифицируйся в управдомы! Но ты же не Остап Бендер, брат Сергей. Ты от бога журналист, а может быть, и писатель… Какого ж ты черта зарываешь свой талант в землю?! Кому от этого прок? Ни себе, ни людям!
Александр Арсентьевич Козодоев достал смятый платок, отер вспотевший лоб. Солнце нещадно палило. С речки доносились крики барахтающихся в воде мальчишек. За спиной молча застыли разомлевшие тополя. Пахло медовым клевером. Его много росло на береговом лугу. Пчелы и бабочки, совершая короткие перелеты, обстоятельно обследовали каждый цветок.
Сергею тоже жарко. Рукава рубашки засучены, воротник расстегнут. Черная прядь налезает на бровь. А глаза сузившиеся, злые. И болотная зелень плещется в них. Он не смотрит на сидящего рядом на скамейке Козодоева. Взгляд его устремлен на Дятлинку. Только он не видит и ее. Сергей смотрит сам в себя и тоже ничего не видит.
— Зачем в управдомы? — устало сказал он. — Встретил я одного хорошего человека в больнице… Он возьмет рыбинспектором. Буду браконьеров ловить. Эти ребята, пожалуй, поопаснее Лобановых!
— И все?
— Что все? — не понял Сергей.
— И в этом, думаешь, будет твое счастье?
— Кто его знает, в чем наше счастье!
— А твой роман?
— Роман! — усмехнулся Сергей. — Наверное, надо сначала человека крепко по башке ударить, прежде чем он поймет, что занимается не делом… Сжег я свой роман, Александр Арсентьевич! Перечитал и сжег. Сначала думал, зря, а теперь понял, что правильно сделал. Плохой был бы роман… Никудышный!
— Ну что ж, если ты сам такого мнения о своем романе, то правильно и сделал. Зачем же приумножать книжную макулатуру?
— Я думал, вы меня будете ругать…
— А теперь тебя потянуло в гущу жизни?
— Пусть будет так.
— Решение твое уйти из редакции твердое? — склонив голову набок, заглянул ему в лицо Александр Арсентьевич.
— Твердое, — повторил Сергей.
— Может, ты и прав, — сказал Козодоев, и в голосе его послышались веселые нотки, Сергей удивленно покосился на него: только что горячо отговаривал, а теперь соглашается…