— Валяй, — сказал Сергей. — Мне теперь на все наплевать!
— Я звонил в Невель, — немного оправившись, сказал Лобанов. — Факты устарели. Директора школы уволили…
— А заведующего комбинатом бытового обслуживания отдали под суд, — перебил Сергей. — Все верно. Но, если бы фельетоны появились на страницах газеты своевременно, сейчас можно было бы давать «По следам наших выступлений». А ты их замариновал… Впрочем, я о другом… Вспомни мой первый фельетон про Логвина. Когда он еще был управляющим трестом леспромхозов, а ты — завотделом пропаганды. Ведь это ты сообщил ему про фельетон. А это было прямым предательством по отношению к газете, интересы которой ты сейчас так свято блюдешь!
Лобанов опустил голову и, не найдя больше скрепок, так сцепил пальцы, что костяшки побелели.
— Надо мне было бы обратиться в партбюро, — продолжал Сергей, — да вот беда, никогда я в жизни ни на кого не жаловался и не доносил. Даже на подлецов. Разоблачал в фельетонах, но вот пойти куда-то и заявить… Не могу! Наверное, я не прав, но тут уж ничего не поделаешь… Вот видишь, хотел тебе на прощанье морду набить, да рука не поднялась. Ты ведь и сдачи-то никогда и никому в жизни не давал? Ударить можно мужчину, а тебя?..
— За такие вещи можно и под суд, — сказал Лобанов.
— Законы ты знаешь… — Сергей достал из кармана сложенный вчетверо лист и протянул ему. — Вот мое заявление об уходе… И не думай, что из-за тебя ухожу. Велика была бы честь! С такими, как ты, еще бороться можно… Раньше-то ты бы меня наверняка засадил за решетку. Это ты умел делать… Помнишь, когда ты приволок в дом колхозника трофейный приемник и «Капитал» Маркса, а я сказал, чтобы все это убрали? Помнишь, Лобанов? И сообщил, что я сорвал задание обкома партии? И долго ждал, что меня привлекут к ответственности. Не дождался, Лобанов! Ты забыл, что сейчас совсем другое время. И тогда решил подло мстить рублем!.. Эх, да что с тобой толковать! Недаром говорят: горбатого могила исправит… Подписывай бумагу и к черту!
Лобанов долго читал заявление, разглаживал его ладонями. Сергей ожидал, что он обрадуется и тут же подмахнет. Однако замредактора вовсе не обрадовался, он растерялся. На лбу его собрались морщины, глаз он не поднимал, собираясь с мыслями.
Дверь приоткрылась, и в щель заглянула Машенька. Лицо у нее озабоченное. Посмотрев на Лобанова, затем на Сергея, она сказала:
— Чай сейчас закипит…
— Что? — удивился Лобанов. — Какой чай?
— Как хотите, — пожала плечами Машенька и вышла из кабинета.
— Подождал бы редактора, — наконец сказал Лобанов. — Ты ведь еще альманах не сдал.