Столь важное для души занятие прервал шорох. В дальнем от входа углу прямо на глазах рос гриб, похожий по форме на лисичку. Знакомое дело, у меня дома несколько таких же, да и в самой академии навалом. Еще минут через пятнадцать в моей тюрьме появился вполне приличный санузел, даже с маленьким светильником.
Вскорости все тот же оленерогий принес мне завтрак – овсянку, пару блинчиков с мясом и маленькую фарфоровую чашечку кофе, хотя я предпочла бы воду или чай. И на этом спасибо. Морить себя голодом точно не собираюсь.
– Странно… – уставилась прямо на тюремщика, будто хотела проколоть его взглядом насквозь. Как же велик соблазн использовать эмпатию…
– Что именно тебе кажется странным? – Тон культиста был заинтересованно-доброжелательным, а эмоциональный фон подтверждал это наблюдение.
Похоже, он совершенно не расценивает меня как противника. Ну и ладненько.
Культист, уже успевший переодеться и снять свой головной убор, поставил поднос прямо на пол и одним ловким движением раскрыл походный табурет, который держал под мышкой. Уселся. Интересно, чего ему надо?
– Ну так что ты считаешь странным?
– Да все. Зачем я вам?
– Ты нужна Кхамлэ, а зачем – это он тебе сам расскажет, когда придет время.
– А вы?
– Что – я?
– Вы отличаетесь от остальных. Явно выше прочих по положению, но возитесь со мной точно гувернантка какая?
Голубоглазый вздохнул и просиял.
– А если скажу, что мне приятно это делать? Сама понимаешь: не так много хорошего во всем этом. – Он неопределенно повел рукой, как бы указывая на происходившее снаружи.
– Жуть! – Я передернула плечами.
Оленерогий прыснул.
– Жуть первое или второе?
– Все жуть, но первое – особенно.
Несколько мгновений культист удивленно смотрел на меня, а затем расхохотался в голос.
– Значит, не стоит рассказывать, что переодевал тебя тоже я?
– Точно не стоит! Вот зачем это, а?
И правда, знать подробности совершенно не хотелось. Теперь и разговаривать с ним сложнее, стоило подумать, что он меня видел в чем мать родила.
Фанатик снова рассмеялся, а мне стало как-то невесело.
– Ладно, не тушуйся. Сказал же: пока ты здесь, тебе ничего не грозит. Я понимаю, какие слухи о нас ходят. Большая часть из них правда, но никто тебя не принесет в жертву и, – он чуть помедлил, – не посмеет тронуть и пальцем. Уж поверь, по доброй воле нарушать приказы Кхамлэ никто не рискнет.
Дождавшись, пока доем, оленерогий забрал поднос и унес раскладной табурет. Остановившись у выхода, вдруг спросил:
– Ничего не хочешь сказать?
– Спасибо? – удивленно подняла брови я и категорично отрезала: – Нет.